Небо – самолет — попутчики

Утренние вылеты, скажу я вам, омерзительны. В 7 утра мой организм отказывается воспринимать происходящее не как сон, потому разговариваю и передвигаюсь я в это время словно под водой. Именно поэтому осознавать, что мой Российско-Германский трип стартовал, я начала лишь взлетая в самолёте Оренбург-Москва.

По дороге в столицу моими попутчиками оказались доктора. Не какие-нибудь тихие сотрудники баклаборатории, а вполне себе разговорчивые гинекологи. Дядечка лет пятидесяти в твидовом жилете и девушка с поджатыми, будто от обиды, губами. Доктор весь полёт читал для, как выяснилось, его подчинённой, вслух оренбургскую газету. Читал и комментировал. Дамы и господа, только этим утром в эфире нашей авиакомпании протухшие ещё в девяностых шутки и выдавленный через силу смех неблагодарных слушателей. Курс управления гневом. Принудительное лечение занудством.

Самолёт начал снижаться, а мои соседи принялись спорить и даже называть друг друга обидными словами. Только близко знакомые люди могут себе такое позволить, подумала я и, уткнувшись в иллюминатор, отогнала все мысли о харассменте. Жилет сердился: «Беременные тяжело болеют, а потом… а потом умирают!» Молоденькая гнусавила: «У нас в палатах дует!» После они скатились до кишечных инфекций и перистальтики. Когда наш самолёт уже выпустил шасси, гинеколог стал размышлять о некачественной колбасе и Сталине. «При нём производства такой колбасы бы не допустили!», — тряс головой доктор. Меня раздирало сказать что-нибудь вроде «Да на Вас самого Сталина нет, душегуб с кюреткой!» Но сдержалась. А то бы ещё поинтересовались, откуда я знаю про хирургический инструментарий, пришлось бы врать, что я эрудит.

Спустя несколько часов, уже ожидая рейс на Берлин, я обратила внимание на шумную компанию. Было заметно, что уже с утра они плеснули на жабры еловой настойки и теперь непринуждённо шутили про трансвеститов, театр Куклачева и Гитлера. Наши. На самолёте в немецкую булочную. 

Фортуна подмигнула мне, и пара из этой компании оказалась на соседних с моим креслах. Увидев в проходе долговязого очкарика, который щурился и никак не мог найти своё место, женщина окликнула его: «Кузьменко, прохвост! Ты тоже тут!» Через минуту я уже знала все подробности личной жизни Кузьменко. Мои соседи наперебой делились со мной душещипательными историями о том, как он ушел от жены, а потом, якобы от горя, проколол себе ухо и вставил в него большое серебряное кольцо — ну чисто пират! Но шеф-то у Кузьменко голубее голубого, поэтому не исключено, что уши нынче колют не от горя, а от пристрастия ко всему нетрадиционному, любви, например. 

Потом женщина, которая позднее представилась Марией Алексевной, развернула «Коммерсантъ» и попросила нашего соседа зачитывать вслух названия статей. Почувствуйте, что называется, разницу. Казалось бы, опять двадцать пять! Но как же феерично глумились они над каждым заголовком, как едко высмеивали каждый неудачный абзац, и с какими невозмутимыми лицами отпускали желчные комментарии в адрес авторов публикаций. Оказалось, что они и сами журналисты. «Машунь, а кто это у нас написал про металлургов смешное, что это за Виталий Афонов? Афонов-Мафонов?», — любопытствовал мужчина. А Маша отвечала: «Так это же Виталик усатый, который раньше работал в отделе преступлений. Преступлений и наказаний, ха-ха-ха!» Им мне хотелось признаться, что скоро, совсем скоро я тоже буду шутить с таким же восхитительным равнодушием на лице, а пока только тренируюсь на кошечках и даже имею некоторый успех. Но со мной случился конфуз, я уснула. 

К слову, повезло мне и с бортпроводником. Ещё до взлёта я с удовольствием наблюдала, как жеманно, двумя пальцами он держал кислородную маску и как плавно размахивал руками, показывая направление световых дорожек. Лицо его будто слегка подгорело на солнце, мускулы играли его пуговицами на рубашке, и в целом он походил на какого-нибудь порноактёра. Надо ли говорить, что этот стюард подошел ко мне в конце полета и, близко нагнувшись, поинтересовался, не летали ли мы с ним когда-нибудь раньше. Конечно же, летали, малыш! Во сне!