Процветание и крах Орской биофабрики

–Я отработал на биофабрике 16 лет, – рассказывает сторож Михаил, которого мы встретили на проходной центрального здания, где так заманчиво пахнет теплом и дровами ( ими здесь топят помещения). – Еще в 1973 году пришел на старое предприятие, которое располагалось на берегу реки. А буквально через пару лет нас перевели сюда, в новенькие здания, только что отстроенные зэками. Да-да, зэками! Во время стройки территория была обнесена колючей проволокой, за которой «сидельцы» умело клали кирпичи и возводили строения. В двухэтажном здании располагались лаборатории, по правую сторону – складские помещения, автопарк. Технику подсобного хозяйства также перевели сюда – комбайны, косилки, трактора…

 

Слева находились конюшни, рядом с котельной, которая отапливала весь поселок. Было у нас два огромных котла: второй, резервный, включали редко, только в сильные морозы.

Теперь котельная стоит, словно завороженная морозом, возвышается над биофабрикой, как унылый памятник прежнему производству.

В главном фабричном здании тихо. В одном из цехов трудятся мебельщики. Оказывается, на развалинах обосновалось другое производство.

– Мы въехали сюда в 2011 году, – говорит начальник производства мебельного цеха Алексей. – Поначалу страшно было даже заходить в эти катакомбы, настолько шаткими выглядели конструкции. Казалось, вот-вот упадет на голову арматура или рухнет потолок. Но строение оказалось крепким.

Поднимаемся наверх, останавливаемся на лестнице между третьим и четвертым этажами. Жутковато – металл срезан весь, даже держаться не за что. С любопытством смотрю на заколоченную дверь, ведущую на четвертый этаж, интересно, может быть, тут когда-то находилась одна из лабораторий или баккухня? Тут же вспоминается недавний наш разговор с Валентиной Астафьевой, живущей сейчас в Москве. Когда-то она работала на Орской биофабрике.

– Общий биологический стаж работы нашей семьи более ста лет, – уточняет Валентина Константиновна. – Отец и мама – Константин и Пелагея Камьяновы, а также тетя, Анна Толкушкина, начинали свою трудовую деятельность на Курской биофабрике. В 1941 году, во время войны, мы вместе с предприятием были эвакуированы в Орск. Папа тогда сопровождал эшелон с продуцентами – лошадьми и волами. Приехали в Орск в октябре. На руках у мамы – один чемодан и мы с братом.
Биофабрика тогда расположилась на месте бывшего конезавода – практически на камнях, в старых помещениях.

– Продуцентов распределили, корма заготовили, лаборатории снабдили термостатами, посудой, – продолжает Астафьева. – Вскоре наладили выпуск бактериальных, вирусных препаратов: сывороток и вакцин против рожи свиней, болезней крупного рогатого скота, птицы. Выпускалось порядка пятнадцати препаратов. Все свое детство я проводила на предприятии, где работала наша семья. После окончания института вернулась сюда же ветврачом. Тогда возглавлял фабрику Владимир Сергеевич Матвеев. Вернулась не одна, а с мужем, который устроился сюда же инженером-механиком в подсобное хозяйство.

На биофабрике содержали порядка двух тысяч лошадей. Они использовались для получения сыворотки жеребых кобыл и желудочного сока. Волов насчитывалось более одной тысячи голов.

 

Сыворотка жеребых кобыл использовалась для многоплодия у животных. Ее же отсылали в Новосибирский научно-исследовательский институт, где изготовляли препарат от бесплодия и для лечения гинекологических заболеваний у женщин. Это средство, кстати, собрало огромное количество положительных отзывов. Из 25 биофабрик по всей стране только в Орске выпускали продукцию, не имеющую аналогов.

Анна Толкушкина, тётя Валентины Астафьевой, сначала работала препаратором, а потом была заведующей баккухней, где готовились питательные среды. Количество сотрудников с каждым годом увеличивалось. Под конец на предприятии работали порядка тысячи человек. Они же составляли элиту поселка, как вспоминают старожилы биофабрики.

– Начальником одного из цехов у нас работала Клавдия Тимакина, на ней было огромное хозяйство: двести волов селентайской породы, от которых получали пастерилезную сыворотку. Препараты Орской биофабрики пользовались популярностью. Они расходились по местным колхозам, большими партиями отправлялись на Дальний Восток, в Среднюю Азию…

–Эту пристройку к двухэтажному зданию мы используем в качестве склада, в том числе дровяного, – раздается голос Алексея. И я, окунувшись ненадолго в прежние времена, когда биофабрика только расцветала, вновь оказываюсь в 21 веке, смотрю вниз, на частично разрушенные одноэтажные постройки. – Туда и заходить-то страшно, кирпичная кладка разваливается, – словно читает мои мысли провожатый. – Хотя всю территорию мы постепенно приводим в порядок.

Спускаемся вниз, проходим мимо старых стульев, покрытых пылью: странно, здесь еще сохранились остатки мебели, закупленной в прошлом веке. Старожилы, кстати, рассказывают, что в восьмидесятых на биофабрике собирались открывать новые цеха, даже закупили германское оборудование, смонтировали под него посадочные места. Но наступили грозные девяностые – и предприятие обанкротилось.

– Я часто, уже в качестве сотрудника московского научного института, приезжала на Орскую биофабрику, – рассказывает Валентина Астафьева (ее семья перебралась в Москву в середине семидесятых). – В 80-90-е годы продукция пошла низкого качества, стала невостребованной, расходы росли, а сбыта не было. Наступил крах. Хотя фабрику можно было спасти. Точнее, изначально нужно было оставить предприятие там, на территории бывшего конезавода, в старых корпусах, расположенных на берегу Ори. Но нас перевезли в новые, современные, выстроенные в степи. На солончаках растительность не принималась, кормить продуцентов было нечем, земля проваливалась, подвалы затапливались водой. С этого переезда, думаю, и началось затухание предприятия.

Но, как бы то ни было, фабрика работала до тех пор, пока, как рассказывают сейчас некоторые сотрудники предприятия, на одном из заседаний в Оренбурге начальник ветеринарного отдела настоятельно не порекомендовал директорам колхозов прекратить закуп препаратов в Орске. Причина такого решения крылась в том, что сын чиновника открыл фирму и намеревался сам снабжать подсобные хозяйства препаратами для животноводства импортного производства.

Вот так одной фразой поставили жирную точку в истории Орской биофабрики. На предприятии начались сокращения, к работе приступила «банкротная комиссия». Живность сдали на мясокомбинат – и волов, и более двух тысяч лошадей. В Тукае тогда располагалось одно из подсобных хозяйств предприятия, там было двадцать пять коров. Некие люди пытались подговорить кормачей вывезти животных – кормачи отказались.

С горечью в сердце каждый работник биофабрики вспоминает сегодня день, когда подъехала к предприятию тяжелая техника – краны, грузовики. Довольно быстро выдрали новое оборудование, ни разу не эксплуатировавшееся, и сдали его на металлолом. Архив с записями многолетних наблюдений и личные карточки сотрудников, которые трудились здесь последние годы, сожгли, оставив в конторе кучу пепла.

– Конечно, срезали трубы, вывозили оборудование не сотрудники, – вспоминает сторож Михаил. – Мы только наблюдали за тем, как рушится наше предприятие, но ничего сделать не могли.

Спускаюсь по обшарпанной лестнице бывшего процветающего предприятия и думаю о том, как обидно, наверное, было работникам, поставленным тогда перед фактом: фабрика закрывается, вы остаетесь на улице. Одни уехали покорять другие города, другие ушли на пенсию, третьи, к сожалению, спились. От Орской биофабрики осталось немного – полуразрушенные здания, два из которых сейчас живут новой жизнью, и пара вещей из дома управляющего конезаводом.

– Дом этот с мезонином располагался на окраине мясокомбината, – говорит старший научный сотрудник Орского краеведческого музея Елена Нижник. – Перед его сносом мы успели там побывать. Вполне возможно, на первом этаже здания была впоследствии фабричная контора. Нам удалось найти там пачки сигарет и несколько колбочек – это осталось в музее на память от биофабрики…