Вера – это не костыль для слабых

Не костыль, а крылья даёт вера человеку, считает пастор евангелическо-лютеранской церкви (ЕЛЦ) в Оренбурге Инесса Тирбах

После

паузы – женский голос

– Пастор Инесса, в Оренбуржье три прихода: в областном центре, Орске и Соль—Илецке. Год назад ЕЛЦ в Оренбурге отмечала круглую дату – 245 лет. В кирхе, что в самом центре города, есть доска с именами всех пасторов здешней общины. Их 16, включая вас. Но ваш предшественник, 15-й пастор, окончил служение в 1929 году, а вы приступили только в 1992-м. Эта 63-летняя пауза связана с гонениями на религию в советские годы?

– Да, предыдущий пастор Готтлиб Кохх был арестован и сослан в Сибирь, где и умер. Приход как таковой прекратил существование. В кирхе, которая была на месте нынешней медакадемии на улице Советской, устроили столовую. Но люди всё равно тайком встречались. Богослужениями эти встречи тогда не называли, это были собрания верующих. И вёл их не пастор, а братья или сёстры, просто люди из числа прихожан, получившие благословение на служение. Часто таких людей арестовывали, и тогда следующий брал на себя это служение. Когда братьев не оставалось, собрания вели женщины-проповедницы.

– Значит, в среде протестантов, к которым относятся и лютеране, уже в те годы к женщинам—проповедникам относились лояльно? Для большинства конфессий это и сегодня нонсенс.

– Эта тенденция пошла с 40-х годов, но действительно, и в наши дни не все признают женское священство, даже в нашей епархии. Я не феминистка и не собираюсь расталкивать мужчин локтями. Но если женщина может на фронте таскать снаряды к зенитным орудиям или укладывать асфальт, то почему ей нельзя с кафедры проповедовать слово Божие? В 1994 году я была первой ординированной женщиной-пастором. Теперь нас более десятка человек.

Протест или pro test?

– Похоже, не случайно именно протестанты стали первыми пускать женщин за кафедру к алтарю. Ведь протестанты – от слова «протест» против формализма, косности, подмены веры ритуалами…

– Есть и другая версия – от «pro test». «Тестами» называли основные положения нового вероучения, предложенного Мартином Лютером. И pro test означало согласие с этими положениями. Но в целом правильно. Исполнять все обряды – не то же самое, что вести христианский образ жизни. А сегодня, увы, часто можно услышать: «что-то у меня малыш стал кричать – надо его окрестить». И люди несут ребёнка на крещение просто как на ритуал, не осознавая, что это таинство. Да и сами родители при этом могут быть невоцерковленными.

Не радует и институт крёстных родителей. У некоторых по 15 – 20 крестников. Но это неправильно. Крёстный – тот, кто вместе с мамой и папой воспитывает ребёнка. И если родители умирают, он берёт ребёнка к себе. Если бы все придерживались этого, детдома бы пустовали. 

– Вы крестите детей? Я слышала, что как раз протестанты, в отличие от православных или католиков, крестят людей уже взрослыми, когда те сами приходят к вере…

– У протестантизма много ответвлений: баптисты, адвентисты, пятидесятники, меннониты, кальвинисты, реформаторы… Мы, лютеране, крестим в младенчестве, и воцерковление происходит в детстве. Но другие протестанты нас за это критикуют. И, может, действительно правильнее было бы крестить, когда люди сами готовы делать выбор. Потому что иначе получается – все крещённые, а в церковь ходят единицы.

– Если человека в детстве окрестили, например, в лютеранской церкви, а он вырос и захотел стать православным или католиком… Опять надо креститься?

– Православное, католическое и лютеранское крещение взаимопринимаемо. Воцерковление – это другое. Люди ищут себя, свою духовную родину, иной раз меняют две-три церкви, уходят, а потом снова возвращаются. И это нормально, если ты не порочишь то, откуда ушёл. Лучше поменять церковь в поиске своей, чем говорить: «Я крещённый, в Бога верую, но в церковь не хожу, мне там не всё нравится». Оставаясь вне церкви, ты лишаешь себя бого-служений и таинств. А богослужение – это когда Бог тебе служит. Представляете, какая честь?

Сознательный выбор

– Вы  – дочь российских немцев, которых по указу Сталина депортировали в 1941 году из разных регионов СССР как потенциальных изменников родины. Ваши мама с папой хлебнули все «прелести» трудармии, поднимали целину в Адамовском районе. Выходит, они даже в тех обстоятельствах оставались религиозными людьми, раз смогли вырастить дочь, ставшую пастором?

– Нет, до 90-х годов я даже не представляла себе, к какой религии принадлежали мои предки. Хотя помню, что бабушка была верующей, по воскресеньям надевала нарядное платье и не работала. Да и немкой-то себя я осознала только в постперестроечное время, когда оренбургские немцы стали собираться вместе. Но потом мы осознали: есть нечто более глубинное, кроме национальности, что нас объединяет. Это вера в Бога.

– Однако те же 90-е, когда упростился выезд в Германию, наверное, нанесли вашему приходу и урон?

– Да, поначалу прихожан было много, но потом немцы стали массово уезжать, наши ряды поредели. И сегодня этнических немцев среди наших прихожан – единицы. Но приход не исчез. Пришли люди других национальностей: русские, татары, украинцы… Они с нами не потому, что лютеранами были их предки. Наоборот, это сознательный выбор.

Вклад в душу

– В зале кирхи стоят скамейки для прихожан, синтезатор, настроенный на орган, на стенах нет икон… Брюки у женщин – не возбраняются, платки – не требуются… В чём ещё отличие богослужений в вашей церкви от других христианских церквей?

– Наши прихожане не статисты, не наблюдатели, а участники. У каждого есть книжка – Агенда, в которой расписана вся служба: воззвание литурга, ответ прихожан, хорал, проповедь, молитва…

Так как нас не много, мы все как одна семья. И контакты не ограничиваются встречами на богослужениях. Есть ещё библейские занятия, молитвенная группа или просто чаепития. Одиноким людям это очень нравится.

– Десятину от дохода отдавать тоже нравится? Ведь у протестантов с этим строго.

– Не у всех. У лютеран пожертвования – дело добровольное. Мы ведь не налоговая организация. Во время службы носят чёрные мешочки, такие, чтобы никто не видел, кто сколько положил.

С призывами и без

– Государство сейчас призывает религиозные организации активнее работать с молодёжью в плане нравственного и патриотического воспитания. Какие, по—вашему, есть ещё точки соприкосновения государства и церкви?

– Церковь во все времена занималась нравственным и патриотическим воспитанием, просило её об этом государство или нет. А точек соприкосновения много, потому что много проблем, которые церковь помогает решать. Алкоголизм, наркомания, аборты, разводы, жестокое отношение друг к другу… Наш лютеранский пастор Николай Суровяткин уже несколько лет выпускает газету для тюрьмы «Чёрный дельфин».

В семинарии у нас был курс душепопечения, это своего рода психологическая помощь прихожанам, как здоровым, так и с сезонными обострениями.

– У вас муж кандидат медицинских наук, сын психиатр, да и вы окончили медучилище… Наверное, всё это вам помогает в общении с неадекватными людьми. Они ведь заходят в вашу церковь?

– И психически больные, и нетрезвые заходят… Начинают обвинять в своих бедах Бога. Однажды после выходки негодниц из «Пусси Раит» во время проповеди я увидела двух девочек-готток, одетых в чёрное. И на мгновение подумала, что они что-то замышляют… Но те спокойно прослушали проповедь и ушли. И больше не возвращались.

– Есть в обществе такое мнение, что психологи и священники нужны только людям слабым, как некий костыль. А сильный должен справляться со своими трудностями без посторонней помощи.

– Вера – это не костыль для слабых. Это крылья, которые помогают подняться над мирской суетой. Это якорь, который удерживает, не давая унестись в греховный мир. Это утешение.

Беседовала Марина Веденеева, газета "Оренбуржье"