Нагорный вырос из бараков

Когда-то на месте добротных зданий орского поселка Нагорный в несколько рядов будто из-под самой земли вырисовывались неуклюжие низкие бараки – всего девятнадцать. С помощью старожила поселка Бориса Егунова мы с научным сотрудником краеведческого музея Еленой Нижник пытаемся это представить.

Въезжаем в бывший Городок №1. Улица Перегонная. В начале прошлого века здесь проходил перегонный тракт – по нему из Казахстана гнали скот. Вот угловой дом №2, на месте которого в годы Великой Отечественной располагался барак, где несколько помещений занимали поликлиника и детская консультация. На Перегонной, 4, совсем рядом, раньше находилось управление конного двора. Но самым примечательным соседом этих зданий был, оказывается, барак для военнопленных.

– Сегодня дом №6, где расположены почтовое отделение и жилкомсервис, называют «веселым домом», – рассказывает Борис Иванович. – А раньше в бараке пленных – немцев, венгров или, как их еще называли, мадьяр – жило около 120 человек. Руководил ими старшина – тоже из военнопленных. К ним мы, пацаны, бегали и даже пытались общаться. Один из них меня целую неделю учил считать по-немецки. Да так и не выучил. Каждый день по перегонному тракту пленные топали на работу. В нашей округе немцы много чего строили, в том числе мясокомбинатскую баню. С тракта работники сворачивали на сошейку (булыжную дорогу – прим. автора), что идет вдоль забора мясокомбината. Они ходили в изрядно поношенной замызганной форме, а на ногах у всех – ботинки нашего производства с деревянными подошвами и брезентовым верхом.

– Теперь никто достоверно не скажет, что случилось, – вспомнил Егунов о конфликте, произошедшем в бараке для военнопленных. – Может, немец отказался подчиняться коменданту барака, начальнику охраны Алексею Редькину. Но за убийство пленного он получил восемь лет лагерей. Хотя Редькин был фронтовик, после освобождения работал на мясокомбинате.

Сам Борис Егунов живет на улице Балакирева, рядом с Кишиневской. В этом районе когда-то располагались конюшни мясокомбината, высились стога сена.
А мы едем вдоль Перегонной…

– На этом месте в сороковых был большой барак, – Борис Иванович, уже пешком, сворачивает с дороги и ведет нас к пустырю, где из земли торчат какие-то сваи, видно бетонное покрытие. – Здесь находились управление ЖКО мясокомбината и поселковый клуб. Клуб был рассчитан на триста посадочных мест. По вечерам – танцы, духовой оркестр. Пластинки не любили крутить. К клубу было пристроено общежитие, в каждой комнате – по пятнадцать человек. Когда жильцы получили квартиры, здесь иногда размещались перегонщики скота. Наша семья тогда жила в седьмом бараке. В пятом находился детсад, который чуть позже перестроили в общежитие для девушек. Мы к ним в гости ходили, на балалайках играли. Десятый барак был универсальным: с одной стороны продовольственный магазин, с другой – сапожная мастерская плюс окно по приему стеклотары. Во время войны была проблема с продуктами. Каждый зарабатывал, как мог, на еду. Той же починкой сапог. За хлебом всем приходилось стоять в одной очереди, которую занимали в пять часов вечера: на ладошке мне писали карандашом порядковый номер, и я всю ночь ходил отмечаться. Буханка хлеба тогда стоила 350 рублей. Мука тоже не дешевая. Ее в одни руки давали по три кило. Очередь за ней мерили не вереницей, а толщиной: стояли люди в пять-шесть рядов, забывая, кто первый, кто второй. Поэтому называли ее очередью не за мукОй, а за мУкой. Мне очень тяжело вспоминать, – собеседник смахивает слезу и продолжает уже с улыбкой:

— А можете себе представить, что на весь этот барачный поселок был всего один деревянный туалет? Причем посреди поселка. Уборная была большой – три на пять метров, ее всегда чистил наш любимый дядя Андрей Прокофьев, по профессии золотарь. Все вычищенное он вывозил в бочке на пустырь, за бараки, где была свалка. Недалеко на горе сеяли просо, землю ворошили под посев мотыгами – за эти поля наш поселок называли Просяным. Сейчас на тех местах стоят жилые дома, коттеджи. Хотя раньше там строить не разрешали: мало того, что свалка в двух шагах, так еще и место святое – в годы гражданской войны там шли бои, много воинов полегло, кости их до сих пор там покоятся…

– Говорят, где-то здесь располагалась школа младших авиаспециалистов. Может, в клубе? – спрашивает Елена Нижник.
– Не в клубе точно, но школа такая была, – заявляет Борис Петрович. – Не скажу. Знаю только, что у проходной мясокомбината стоял барак военно-учебного пункта, где проходили военную подготовку рабочие предприятия. После войны там появилось общежитие. Что я вам рассказываю про учебный пункт, когда могу показать более важные места?

Вновь мы в машине. Едем по Перегонной, оставляя слева бывший Городок №2 с улицами Осиновской и Рахманинова.

– Чуть поодаль от этого городка, ближе к карьеру, в годы войны размещался лагерь заключенных, – вспоминает Егунов. – Сидельцев под конвоем водили работать на мясокомбинат. Сам городок состоял из бараков, наполовину врытых в землю. Эдакие полуподвальные помещения, которые зимой заносило снегом по самые крыши. Поэтому двери делали открывающимися внутрь. Откроешь дверку утром, проделаешь в сугробе дырку– вылезешь на свет божий. А летом всех жителей поселка одолевали песчаные бури, такие, что света божьего не видно!

Мы подъезжаем к зданию старого училища, за поворотом улицы Перегонной. Рядом – место катастрофы военного самолета.

– Здесь был пустырь, без насыпей, – рассказывает старожил. – Могу ошибиться на 10-15 метров, но советский четырехмоторный ТБ-3 упал тут – указывает он. – Он взлетел с аэродрома, расположенного напротив Городка №2, у мясокомбината. Там была хорошая взлетная полоса, МТМ (машинно-техническая часть по ремонту самолетов), где ремонтировали пригнанные с фронта наши самолеты. Этот ТБ-3 тоже «подшаманили» и решили обкатать. Самолет с 13-14 пассажирами взлетел в июне 1944 года, часа в два дня. Сделал несколько кругов над поселком и с высоты примерно метров триста с оглушительным ревом пошел вниз. Мы, пацаны, разинув рты смотрели на его падение. Он врезался в землю и сразу развалился на куски. Мы – туда. Приехавшие военные нас разогнали. Людей разорвало на части…Где рука… Где нога… Вынос тел погибших организовали из красного уголка аэродрома, который находился в МТМ. Хоронили в красных гробах на старогородском кладбище, недалеко от Коровьего озера.

«ОГ» в №15 от 9 апреля в статье «Последний полет над Орском» упоминала об этом. Только тогда мы не знали подробностей второй военной авиакатастрофы в небе над Орском. Теперь знаем даже, где находилась взлетка старого военного аэродрома – между мясокомбинатовским забором и некими хозстроениями. Дальше, между стройдвором и самим мясокомбинатом, располагалась та самая МТМ с грунтовым покрытием и постройками. Сейчас на этом месте болотистая местность, где из земли торчат сваи.

– Строения эти были капитальные, – уточняет Егунов. – Мы сюда часто бегали, помогали трапы самолетные протирать. За помощь летчики обещали нас покатать, но так и не покатали. Самолетов всегда стояло два-три. Одни улетали, другие прилетали. После войны МТМ аннулировали. А после наводнения 1946 года поселок начал перестраиваться. Теперь его совсем не узнать.