Первая мировая война и Оренбуржье: RIA56 публикует свидетельства очевидцев и архивные справки

Ровно 100 лет назад, 11 ноября 1918 года, было достигнутое перемирие между странами Антанты и Германией, ознаменовавшее окончание Первой мировой войны. Линия фронта проходила в тысячах километров от Оренбургской области, но регион обеспечивал надежный тыл и отправлял на поля сражений сотни солдат.

Так Бугуруслан в годы Первой мировой войны стал прибежищем для беженцев и военных. События 1914-1918 годов резко изменили привычный уклад жизни уездного городка. 1 августа [20 июля] 1914 года был объявлен манифест императора Николая II о начале всеобщей мобилизации. Все учебные заведения Бугуруслана были заняты призванными в армию солдатами. Сотни мужчин, оставив жён и детей, ушли на фронт. Часть новобранцев поступали в дислоцировавшийся в городе 169-й запасной пехотный полк.

Новобранцы наводнили улицы Бугуруслана. Размещались военнослужащие в холодных, не приспособленных для длительного проживания бараках.

‒ С самого начала войны 1914 года в Бугуруслане, зимой в бараках, а летом в палатках, размещался 169-й запасной пехотный полк, куда поступали мобилизованные запасные из Казанской и Уфимской губерний, в большинстве татары и башкиры. Здесь их осматривали, разбивали на роты, взводы и от двух недель до месяца обучали строевым занятиям, а затем отправляли на фронт, ‒ вспоминали современники событий.

Забота о размещении и содержании такого количества прибывшего населения легла на плечи горожан. Из сохранившихся до наших дней журналов чрезвычайных заседаний Бугурусланской городской Думы следует, что строительство просторных, тёплых бараков для казарменного размещения восьми тысяч военнослужащих началось только в 1916 году.

В течение уже первых месяцев войны начал остро ощущаться недостаток основных продуктов питания, сопровождавшийся ростом цен и исчезновением товаров первой необходимости. Как тыловой город, Бугуруслан должен был принимать на лечение раненых и больных воинов, что требовало организации госпиталей и лазаретов их содержания в течение длительного времени. По архивным документам удалось установить, что был организован лазарет Бугурусланского городского попечительства по призрению семейств нижних чинов, призванных на военную службу.

В марте 1916 года Бугурусланским уездным комитетом Всероссийского городского союза помощи больным и раненым воинам был выстроен эпидемический барак на 50 коек. С началом войны в Бугурусланский уезд стали прибывать тысячи беженцев, к концу декабря 1915 года беженцев числилось 26 тысяч 650 человек, в 1917 году числилось 18 тысяч 919 человек.

На пути следования беженцев при станции Бугуруслан действовал один военный врачебно-питательный пункт на 2000 человек и ещё один пункт, организованный на средства комитета великой княжны Татьяны Николаевны, в котором с 25 августа по 10 сентября 1915 года накормлено 4882 человека, из них 614 детей, на что было израсходовано 254 рублей 65 копеек из городской казны. Для больных беженцев в Бугуруслане при городском заразном бараке имелось 50 оборудованных кроватей при полном составе медицинского персонала. Позже в город и уезд стали прибывать большие партии военнопленных.

Согласно донесению Бугурусланской уездной земской Управы Самарскому губернатору, на 15 марта 1916 года военнопленных по уезду числилось 942 человека. На протяжении всего периода военных действий оказывалась посильная помощь действующей армии как городскими властями, так и простыми жителями. На фронт отсылались посылки, собранные различными благотворительными организациями. В мае 1916 года был учреждён отдел помощи русским военнопленным при Бугурусланском уездном комитете Всероссийского городского союза, проводивший периодические ассигнования денежных средств русским военнопленным, находящимся во вражеских странах.

Первая мировая война ‒ одно из ключевых событий мировой истории. Миллионы людей на фронте и в тылу напрягали силы в ходе глобального противоборства, смысл и цели которых далеко не все они понимали. Среди тех, кто воевал, был оренбургский поэт Дмитрий Малышев (Морской).

Дмитрий Иванович родился 20 октября 1897 года в селе Сапожкино Бугурусланского района. Весной 1916 года его призвали в армию. В архивах сохранились его воспоминания.

‒ Под Ригой, когда надоели окопы, а надоели быстро, я без разрешения командира роты пошёл в штаб дивизии. Мол, такой-то и такой. Прошу взять меня в канцелярию. Пишут бумажку ‒ откомандировать. Скандал. Как? Без моего разрешения? Да как ты смел? Десять часов под ружьё. Ладно. Стою. Пули. Бомбы с аэропланов. Ничего. Выдержу. Нервы крепкие. Просить не буду. Сам ротный в полк. Так и так, мол, не вносите дезорганизацию в мою роту. Схлестнулось начальство. Меня ‒ под наблюдение фельдфебеля при ротной землянке. Отстою ‒ сажают писать списки. Пишу. Григорий Швецов убеждает меня, что ты, де, поэт. Ей Богу, поэт. Твои письма страсть оригинальны.

Об этом говорит и Эфрем:

‒ Пиши.

‒ О чём?

‒ О чём хочешь.

‒ Нет бумаги.

‒ Н-на.

‒ О чём писать?

‒ Напиши о том, как одна девушка отравилась из-за любви к молодому человеку.

‒ Ладно. Только не теперь.

‒ Когда хочешь.

Входит ротный:

‒ Ну как, сладко?

‒ Ничего, ваше благородие. ‒

‒ Будешь ещё?

‒ Не знаю.

‒ Ах, так? Ещё десять дней с полной амуницией.

‒ Слушаюсь, когда прикажете?

‒ Эй, Барабанов…

‒ Что изволите, ваше благородие?

‒ Ещё десять отстоит перед землянкой. Следи…

Стою в струнку. Проходит свита штаба дивизии. Комендант увидел. Кивает.

‒ За что?

Сказал.

‒ Не беспокойся, завтра же возьмём…

Взять не удалось…

Раз я заблудился. Сутки вертелся по лесу. Вышел на выстрелы к окопам и нашёл счастливо свою роту. После этого заболел. Сильный жар бросил в бред. Отвели в санпункт. В бреду снились разные леса, поля и лица. Пришёл в себя на третьи сутки. Выписали с температурой 39 и отправили с маршевой ротой, вновь сформированной из всех рот, на южный фронт. Я шёл в строю и бредил. Бредил чёрт знает как и чем. В вагоне тоже. Помню, дорогой разбивали стёкла магазинов. Грабили товары съедобные, так как все были голодны. Пригнали нас в румынский город Тульчу. Через р. Дунай, против нашего Измаила. Болгары напёрли. Нас перекинули обратно в Измаил для пополнения 61-й дивизии, разбитой накануне.

… За выпивкой и без я был откровенен с офицерами. Может быть, даже чересчур… Я говорил им о том, что в скором времени будет революция. Просил и предупреждал их не бить солдат. Не помогло. Тогда с москвичами составили пустяковый заговорчик. Выгнать ротного из роты, а батальонному всыпать под пьяную лавочку. Подбросили записку одному, другого где-то в тот же вечер угостили тумаками. На приветствие командира: «Здоровы, братцы!» рота ответила молчанием. Он выхватил шашку, но не знал, кого рубить. В штаб. Следствие. Роте грозила опасность. «Добрый» человек выдал главных зачинщиков. Почему-то двоих: меня и ещё одного. Под конвоем в штаб полка. Что делал Кародинский? Не описать. По вызову явился батальонный. Приказ: по 25 горячих и передать полевому суду. Милый командир батальона. Он же умолил полковника не расстреливать нас, а ограничиться только розгами. Так и сделали. Под музыку отстегали на площади. Но сильно. Из солдат никто не брался. Взял роль георгиевский кавалер — хохол. Молодец. Бил умело. Не нанёс даже царапин.

Вскоре по требованию штаба корпуса ‒ выслать хороших писцов ‒ я был откомандирован. Сел за канцелярский стол. Усердно переписывал бумаги, приказы, рапорты. Февраль. Митинги. Красные банты. И вдруг командующим корпусом назначен генерал Кародинский. Вот те штука! Встречаемся. Смотрим друг на друга. Молча расходимся.

… С 1918 по 1922 год служил в Красной Армии. В 1919 году женился. Переживал поволжский голод в Самаре, Стерлитамаке, Бугуруслане и в других городах. Участвовал в боях против Колчака, усмирял восстания. Перенёс два тифа. Ухаживал за холерными родственниками. Сидел в подвале ЧК. Ночь. Ночь в тюрьме. На скамье подсудимых. Пятерых расстреляли. Я был оправдан по всем пунктам с извинением за беспокойство.

В 1922 году после демобилизации из Красной Армии поступил учиться на Самарский рабфак. Проучился одну зиму. Перевёлся в Москву, в институт Брюсова. Московские литературные организации встретили меня, как талантливого поэта. Отдельные члены много напакостили. Об этом после и особо.

Теперь 1926 год. Мне 29 лет. Смеяться почти разучился. Часто из тумана появляется хоровод с венками и манит меня назад… Я очень грустен…