Уходили из Симферополя, а в городе пахло вином
В трагичном уделе теплилась надежда [воспоминания].
На фото Антонина Григорьевна Буяновская участница ВОВ
Я родилась 13 октября 1923 года на Украине в селе Чаплинка Херсонской области. В 1930 году пошла в школу. Училась хорошо. В 1936 году, в шестом классе меня как отличницу учебы, занесли в книгу Почета учрежденной в Украинской республиканской газете «На замину» (по-русски «На смену»). Планировалось, что всем занесенным в книгу Почету будут, предоставлены путевки в «Артек». Потом «Артек» заменили экскурсией по Южному берегу Крыма. Во время экскурсии мы побывали в Ялте, Гурзуфе, Симфизе, Мисхоре, Алупке, Воронцовском дворце и на Ласточкином гнезде. В Севастополе нас водили в военно-морской музей Черноморского флота, в панораму, Херсонес, к памятнику затопленных (не затонувших) кораблей. Во время русско-турецкой войны, когда турецкий флот подошел к главной Севастопольской бухте, командующий Черноморским флотом отдал приказ затопить корабли Черноморского флота у входа в бухту, чтобы закрыть путь турецкому флоту в Севастополь.
В 1937 году родители переехали в Симферополь. Закончив в 1949 году среднюю школу, поехала в Киев поступила в Киевский авиационный институт гражданского воздушного флота (КАИ ГВФ) при конкурсе 18 человек на место. Но учиться мне пришлось всего один семестр, так как вышло постановление Совнаркома СССР о введении в институтах платного обучения, 500 рублей за семестр. Таких денег у родителей не было. Отец получал зарплату 300 рублей на пятерых. Сестра училась на 2-ом курсе Днепропетровского университета, и мы обе вынуждены были оставить учебу.
По возвращении в Симферополь, горком комсомола направил меня в школу пионервожатой. Это был уже 1941 год. 22 июня началась война. Радио у нас не было. Мама пошла на рынок и ничего не купив, прибежала домой с печальной новостью – началась война, ночью бомбили Севастополь, а это 140 км. от Симферополя. В понедельник, 23 июня, отправилась в ЦК ВЛКСМ с вопросом: — что делать? Начались воздушные тревоги, дежурства в ЦК комсомола, а в начале июля меня послали пионервожатой 1-го отряда городского пионерлагеря в районе Алушты. Однажды вечером директор лагеря собрал весь персонал и мой 1-ый отряд и объявил, что поступила телефонограмма, что на Южном берегу Крыма в лесах немцы выбросили десант… Надо на рассвете идти прочесывать ближайший лес. Светает на юге рано и уже в 5 часов утра, разбившись на группы по 3-4 человека, мы ушли по лесным тропинкам искать парашютистов. Никого мы не нашли, вернулись к обеду в лагерь. Поступило сообщение, что десант высадился в районе Ялты, обнаружен и обезврежен. Страха не было, это была романтика. После этого лагерь закрыли, и я вернулась домой.
С армейским надзором по дорогам войны.
На базе стрелковой дивизии в городе начала формироваться 51 Отельная Армия. По штату армии в военное время положена полевая почта, в связи с этим и военная цензура, в обязанности которой входила проверка отправляемых с фронта писем. Военная цензура 51-ой армии была создана из девушек – комсомолок города. Через обком ВЛКСМ под грифом «секретно». Была спецпроверка, цензуру укомплектовали 25-ю девушками. Задача цензуры состояла в том, чтобы убрать из писем сообщения о дислокации части, предстоящих задачах, исключать панические настроения солдат, особенно перед боем и другие негативные сообщения, идущие в тыл. Военная цензура была подразделением особых отделов НКГБ в войсках. У каждого цензора был штамп с его номером, который мы ставили на обороте конверта, что означало — письмо проверено.
В августе месяце немцы прорвали оборону на Перекопе и начались хаотичные отступления из Крыма. Часть войск из Крыма уходила через Севастополь, часть через Керченский пролив. У нас в части даже машины не было, мы еще не получили обмундирование. Наш начальник капитан госбезопасности Дон Федот Степанович выпросил у командования армии машину, посадил нас всех в нее, вывез за город. И сказал: — «девочки, по дороге на Керчь идут воинские машины, поднимайте руку, голосуйте, там за рулем солдаты, они вас по одной – по двое подберут и довезут до Феодосии, а там возле горотдела НКГБ встретимся». На шоссе узелки с одеждой и другими пожитками сразу пришлось бросить в кювет и с пустыми руками идти по дороге. Действительно, так и получилось, солдаты нас не оставили в беде.
Уходили из Симферополя, а в городе пахло вином, открывали винные склады и выливали на землю, чтобы не досталось немцам. В Феодосии нас покормили, а как и на чем перевезли в Керчь совершенно не помню. В Керчи на рыбачьем причале Ени-Коле переночевать пришлось на соломе в каком-то строении. А утром из соломы стали выползать рядом со мной и матрос и солдат. Началась переправа на Чушку-Косу (Таманский полуостров). В Керчи были еще какие-то остатки флота, рыбачьи сейнера, лодки, катера. Вся эта, так сказать, техника начала перевозить войска через Керченский пролив. На причале стояли бочки с соленой керченской селедкой (какая она была вкусная, ею снабжали императорский стол), но не было хлеба и воды. Хлеб потом подвезли, а пить было нечего. И никакого другого питания.
Переправились и пошли пешком по чернозему Краснодарского края до совхоза им. Ильича, (10-12 км). Это уже октябрь. В полях не вся картошка была убрана, мы рыли ее, пекли и ели. И вот уже по пути в Темрюк, (мы еще не обмундированы) туфли мои расквасились, грязь непролазная, по проселочной дороге не пройти, шли в основном по стерне. Стемнело, ночи там темные, ничего не видно, наткнулись на копну соломы. Вырыли в ней ямки и ей же укрылись на ночь от дождя. Вот сидим мы в копне, и я вспомнила, что сегодня, 13 октября – мне исполнилось 18 лет.
Наконец-то добрались до Темрюка. И только здесь нам выдали шинели, гимнастерки, юбки, шапки и ботинки 42 размера с обмотками и портянками. Сложно было вместить портянку в ботинок, чтобы не натереть ноги, и она не выглядывала из ботинка без обмотки.
До середины декабря армия стояла на формировании, а во второй половине декабря началась передислокация в местечко Тамань. У нас уже был транспорт, и мы ехали на машинах. Я сопровождала машину с секретными документами части. В машине был зам. Начальника цензуры капитан Тарасенко и солдат. Не доезжая Тамани, машина застряла, капитан принял решение отправить меня в Тамань, в комендатуру за трактором. Уже смеркалось, а идти надо было 5-6 км. Меня догнал солдат на лошади, а вторую вел на поводке и предложил мне сесть. Я никогда не ездила на лошади, да еще и седла не было на ней. Я представила, как свалюсь в грязь, и отказалась. Он спросил, не хочу ли я пить. У него была газета, он скрутил кулек, набрал в него воды из лужи, дал мне и поскакал дальше.
Пришла я в Тамань уже затемно, нашла коменданта, доложила ему обстановку, он сказал, что пошлет трактор, а мне предложил переночевать в отделении связи. Там окна не выбиты, темно, освящения нет. Поднялась по ступенькам, встала и стою. Прислушалась – сопят, храпят – куда встать? И вдруг в углу раздался голос: — «дочка, иди на мой голос, возле меня есть место». Я пошла на его голос. Он говорит: — «дочка, ты ведь вся мокрая, сними ботинки, поставь, пусть они проветриваются, на шинели сзади расстегни хлястик, распахни шинель, одну половину подстели, а второй укройся. Ноги обверни портянками и ногам будет теплей, и портянки подсохнут». Так ночью в темноте я получила урок солдатской мудрости. Утром солдата уже не было, я его больше не видела, но всю жизнь помню.
Утром нашла свою часть, мне разрешили отогреться в одном из домов. 31 декабря 1941 началось наступление на Крым. В новогоднюю ночь, когда немцы праздновали и не ждали «гостей», на керченский полуостров высадили десант морской пехоты. Катера с десантниками к причалу подойти не могли, так как море замерзло. Морякам пришлось прыгать в шугу (вода со льдом), и к причалу добираться в амуниции: с оружием и боеприпасами. И потом мокрыми подниматься на гору, где держали оборону немцы.
Десантники справились, сбросили немцев с их позиций и заняли плацдарм. А по дорогам, обозначенным вешками, проложенными по льду Черного моря, начался поход основных войск. 5 января, в 6 часов утра, мы вышли из Тамани на лед и двинулись к Керчи. Керченский пролив имеет 4-7 км. в ширину, но он проточный, и не замерзал. Поэтому пришлось обходить его по морю, по припаю. Я не знаю, сколько километров занял у нас этот переход, но в Керчь, к заводу им. Войкова мы пришли уже в 7-8 часов вечера. Устали неимоверно, влево, вправо отойти нельзя, можно провалиться. Да и путь по льду был под бомбежками и обстрелами, так как темная движущаяся колонна из солдат 51 армии была хорошо видна на льду. Когда пришли в поселок, где открылась калитка или дверь, там и падали у порога.
Вот по таким дорогам шли войска. И только в 1995 году из газеты «Красная звезда» в статье «Нач. инж 51» я узнала, что таких дорог было проложено три; по одной шли войска, по другой военная техника, по третьей материальные ресурсы. В этой статье было рассказано начальнике инженерной службы 51 армии, который проложил эти дороги.
На Керченском полуострове мы освободили Керчь, станцию Семь Колодезей, Кия, Огуз – Тобе и встали у высотки Семисотка. На станции Семь Колодезей не было ни одного колодца и воду на рассвете в цистерне привозили из Керчи. Выстраивалась огромная очередь с котелками, а кран один. Немцы это обнаружили и стали прилетать «мессера» и обстреливать очередь и цистерну. Мы разбегались во все стороны, но, отстрелявшись «мессеры» улетали. Мы опять бежали к водичке, но немцы уже сделали в цистерне дырки и вода брызгала во все стороны, можно было из струек набрать котелок.
В одном из ближайших сел в 5-7 км, оказались родственники нашей девушки. Она получила задание каждый вечер по 2-3 девочки из цензуры вести в деревню, в баню. Пришли в село, все забито казаками 4 гвардейского кубанского кавалерийского корпуса. К нашему появлению солдаты относились по-джентельменски. Кололи дрова, топили баню и так мы все смогли по очереди выкупаться, а к утру возвращались к месту службы.
В апреле 1942 года немцы начали наступать на наши позиции, фланги дрогнули, поступил приказ отступать. До Керчи мы докатились быстро. Немец прижал нас к морю, а средств для переправы, кроме рыбацких сейнеров, катеров, шхун, шлюпок, лодок, ничего больше не было. Мне и на этот раз пришлось переправляться с рыбацкого причала Ени-Кале. Первая переправа в 1941 году — это были цветочки. Что творилось на всех причалах в 1942 году – это была очень тяжелая картина. Пирсы были забиты раненными, все с окровавленными бинтами: лежат, сидят, стоят в ожидании погрузки.
Эвакуацией командовал начальник Главного политуправления генерал Мехлис, который был командирован Верховным Главнокомандующим И.В.Сталиным в Крым, как представитель ставки Верховного командования, для организации обороны и переправы. Он стоял на катере с мегафоном, что-то кричал, но солдаты бросались в воду, цеплялись за борта катеров и рыбацких сейнеров, а их били прикладами по рукам, так как катера и сейнера до отказа забиты ранеными. За провал операции по обороне и эвакуации на Керчи, И.В. Сталин дал Мехлису секретную шифртелеграмму, в которой резко осудил его действия и отозвал из Керчи. Текст этой шифртелеграммы был опубликован в газете «Красная Звезда» 12 апреля 2005 года, в статье под названием «Гнилая позиция генерала Мехлиса». Тогда мы этого ничего не знали, но понимали, что нас загнали в тупик и выход один – вода. Кто нашел лодку, некоторые выбрасывали из бочек селедку и собирали плоты. Кто как мог, старались спастись. И когда немцы уже начали обстреливать пирсы с горы, какой-то отважный офицер (тогда командир) крикнул: «Кто может держать оружие – за мной». Многие даже раненые, кто мог держать оружие пошли на гору, чтобы оттеснить немцев и дать возможность эвакуировать раненых.
Зверства оккупантов и спасительница Катюша.
Понимая, что всех невозможно переправить одновременно на Таманский полуостров, начали перевозить раненых в Аджимушкайские каменоломни. Мне пришлось в этих каменоломнях провести сутки, до момента переправы. В каменоломнях было несколько ходов-выходов, через которые заносили, заводили раненых, но никто не знал, как долго им придется там находиться. Вместе с ранеными туда ушла какая-то часть и медперсонала. Судьба этих раненых очень трагична. Когда уже была прекращена переправа, немцы взяли в плен тех, кто не успел переправиться. Немцы зацементировали все щели, через которые поступал воздух, заложили камнями входы. Много погибло людей.
Был уникальный случай. Эти замурованные солдаты разламывали завалы и искали выходы. Недалеко от каменоломни был колодец. И одна отважная медсестра, по имени Катя, стала на рассвете через лаз пробираться с ведром к колодцу, чтобы набрать для раненых воды. Ей это несколько раз удалось, но потом ее заметил немецкий солдат, который охранял каменоломни. Он крикнул «Наме» (имя), она сказала: — Катя. Он вынул губную гармошку и начал играть «Катюшу», разрешил ей набрать воды. И так продолжалось несколько раз. Об этой сестричке Ленинградским телевидением была сделана передача, где она всё это рассказала, так что, я это не придумала. После этой передачи сестричке перед перестройкой страны, одной из последних было присвоено звание Героя Советского Союза.
В освобожденной Керчи мы впервые увидели и узнали о зверствах немцев на оккупированной территории. Не доезжая Керчи, со стороны Феодосии по-над железной дорогой, есть поселок Багерово. Там, за поселком, в овраге были расстреляны 5 тысяч человек: евреев, комсомольцев, коммунистов и военнопленных. Они были сброшены в этот ров и засыпаны землей. До этого, занятые территории нашей страны, не освобождались и о таких злодеяниях немцев не было известно. В истории это захоронение известно как «Багеровский ров».
В начале войны, с северной стороны города, на Красной горке начали рыть противотанковые рвы. И вот в этих рвах немцами были расстреляны коммунисты, комсомольцы и евреи. Евреев всех собрали во дворе мединститута, одели им белые повязки на рукава. Сказали взять еды на два дня и люди пришли, так как сказали, что их будут куда-то вывозить. А их вывезли к вырытым противотанковым рвам и всех расстреляли, предварительно забрав у них все дорогие изделия из золота и другие ценные вещи. Со всеми вместе была расстреляна и моя подруга, еврейка Роза Баранчик, её старая мать, беременная сестра, которая торопилась сшить одежку и пеленки для будущего ребенка.
