Рядовой № 191
Девятого марта (по новому стилю) 1814 года родился Тарас Шевченко
«Думы мои, думы мои, горе мне с вами»
Кому посчастливилось хоть раз побывать в Киеве, особенно весной, когда по дуге Крещатика в тёмной зелени каштанов зацветают крупные белые пирамидки, когда особенно тих и плавен «Днипр широкий» и в вышине мирно золотятся купола лавры? Прекрасный Киев всегда казался каким-то спокойным и нешумным. Вы обязательно приходили и к символу города памятнику Тарасу Шевченко в парке его имени. Склонённая лобастая голова. Материализованные нелёгкие думы.
Кто мог знать, когда нынешний год заранее был объявлен годом Шевченко, что Кобзарю в свой юбилей доведётся увидеть смерть, кровь, дым горящих по-крышек, застилающий город, всеобщее остервенение и в то же время растерянность?
О чём его думы?
«Трибунал под председательством самого сатаны»
Слово «горе» не имеет множественного числа. Нет и степеней сравнения: одно горе не бывает меньше или больше другого. Оно и категории времени не знает. Горе Шевченко включает в себя и горе десятилетней ссылки в Оренбурге, Орске, на Арале и Каспии.
Посмотрите внимательно на автопортрет Тараса Григорьевича времён оренбургской сол-датчины. Что в глазах Кобзаря? Неимоверная тяжесть навалив-шейся беды? Да. И в то же время рядовой № 191 5-го линейного батальона остаётся несломленной Личностью.
Что, в сущности, произошло тогда? Схватка поэта и царя. Императора Всероссийского и крепостного, выкупленного на волю Жуковским и Брюлловым. Силы несоизмеримо неравные. Царь бил по самому незащищённому. Ежечасное унижение, муштра под мат угарный на раскалённом пыльном плацу – это очень нелегко. «Трудно, тяжело, невозможно заглушить в себе всякое человеческое достоинство, стать навытяжку, слушать команды и двигаться, как бездушная машина».
Запрещение творческому человеку, поэту и художнику писать и рисовать – это был удар под дых. «Отнять благороднейшую часть моего бедного существования! – возмущался Шевченко. – Трибунал под предводительством самого сатаны не мог бы
произнести такого холодного нечеловеческого приговора. А бездушные исполнители приговора исполнили его с возмутительнойточностью. Август-язычник, ссылая Назона к диким гетам, не запретил ему писать и рисовать. А христианин запретил мне то и другое».
А что такое творческая душа? Вот Шевченко везут из Оренбурга в Орск. «С этой возвышенности открылась мне душу леденящая пустыня. Спустя минуту после тягостного впечатления я стал всматриваться в грустную панораму и заметил посредине её беленькое пятнышко, обведённое красно-бурою лентою.
– А вот и Орская белеет, – сказал ямщик как бы про себя.
– Так вот она, знаменитая Орская крепость! – почти проговорил я, и мне сделалось грустно, невыносимо грустно, как будто меня бог знает какое несчастье ожидало в этой крепости, а страшная пустыня, её окружающая, казалась мне развёрстою могилой, готовою похоронить меня заживо…
Подъезжая ближе к крепости, я думал (странная дума), поют ли песни в этой крепости, и готов был бог знает что прозакладывать, что не поют».
Не правда ли, в этом отрывке, где «леденящее», «грустное», «страшное», всё же особенно много говорит о Шевченко вот это: поют ли здесь песни?
«И кандалы себе кую»
Это из стихотворения «Как будто степью чумаки…». О «за-халявных книжках». Халява – по-украински голенище сапога. Друзья смогли переправить поэту листки тонкой бумаги. Он делал из неё, переплетая в кожу, маленькие записные книжечки, которые было удобно прятать за голенищем. Пришлось писать мелко-мелко, уединившись где-нибудь на берегу Урала. Но подсчитано, что за годы ссылки Тарас Григорьевич написал третью часть своего поэтического наследия! Знал, что «кандалы себе куёт», если найдут.
Да что ж, пускай хотя б распнут,
А я стихам не изменяю.
Формулировка его «Дела»:
«Высочайшим приговором сослать художника Шевченко за сочинение возмутительных и в высшей степени дерзких стихотворений» – несколько нелогична: художника уничтожить за стихи. Но для самого Тараса Григорьевича всё было едино – творчество. Без него он просто не мог существовать. Какое слово он находит, чтобы описать, как тяжко видеть так много просящегося на карандаш или перо – и не сметь изобразить: «Я одуреваю!» И дальше: «Смотреть и не рисовать – это такая мука, которую поймёт только истинный художник».
До чего довели человека, сколько радости и благодарности друзьям, тайно приславшим ему краски: «Целую ночь не спал, всё разглядывал, любовался, пере-вёртывал, трижды целуя всякую фарбочку (краску), да и как их не целовать, не видя целый год! Сегодня воскресенье, на муштру не поведут, день целый буду разглядывать твой подарочек, щедрый и единственный друг мой».
Императорские запреты были отброшены. Сколько же вынес этот человек! И не сломался. И победил.
Из письма к нему хорошего друга (а Шевченко не был обделён и верными людьми), отобранного при обыске: «Хотя вас не стало, нона ваше место есть до тысячи человек, готовых стоять за всё то, что вы говорили и что говорят люди, для которых правда так важна».
Сад Шевченко
И снова вернёмся к думам Кобзаря-памятника в нынешние тревожные и страшные дни Украины. У Шевченко есть почти притча:
«В 1850 году, когда меня препровождали из Орской крепости в Новопетровское укрепление, в Гурьеве-городке я на улице поднял вербовую палку и привез её в укрепление и на гарнизонном огороде воткнул её в землю, да и забыл про неё. Весною уже огородник напомнил мне, сказавши, что моя палка растёт. Она действительно ростки пустила: я ну её поливать, а она расти, и в настоящее время она будет вершков в шесть толщины и, по крайней мере, сажени три вышины, молодая ироскошная; правда, я на неё и воды немало вылил. Зато теперь в свободное время с позволения фельдфебеля жуирую себе в её густой тени».
Так возник в знойных песках среди «смердячих казарм» и «не-замкнутой тюрьмы» целый сад, который и поныне жив и зовётся садом Шевченко.
Много бед изведала благодатная Украина. Безмерно много: войны, революции, оккупации, послереволюционная Гражданская война. И глядя в нашем оренбургском далёке на телеэкран, с ужасом думал: неужели опять начинается гражданское кровопролитие?
Но верится: недаром в мир был послан Тарас Шевченко. Недаром в мучениях и страстях он выстрадал, вырастил, оставил в душах человеческих свой сад до-бра и разума.
