Дети блокады: Не дай Бог такое пережить…

Самая продолжительная и страшная осада города за всю историю человечества длилась ровно 871 день. Почти два с половиной года боли и страданий, мужества и самоотверженности людей. Через много лет после прорыва блокады Ленинграда разные историки, да и простые обыватели, задавались вопросом: можно ли было избежать этого кошмара?

В преддверии большого для всех блокадников праздника – Дня полного освобождения Ленинграда от блокады – я встретилась с женщиной, которой довелось лично пережить эти страшные события. Мария Мурзакаева долго не соглашалась на разговор. «Наверное, стесняется», – думала я. Уговорить бабушку все же удалось, и вот за чашкой чая ее рассказ отправляет нас в реалии тех дней…

– Что тут рассказывать? Война есть война. Холод, голод, бесконечные трупы и бомбежка. Мне тогда девять лет было. Отец воевал, а мама каждый день уходила окопы рыть. Как возвращалась, всегда приносила маленький кусочек хлеба. Мы его в печке подсушим и съедим. А потом воды натаскаем. У нас всегда была полная ванна воды, а рядом лежало одеяло – это на случай химической атаки, которой все боялись.

Утром выйдешь во двор, а он полон трупов. Вечером их увозили, но на следующий день все повторялось. Некоторые умершие были без щек, носа или живота. Может быть, крысы объедали…

Проклятый голод творил страшные вещи. Из еды, кроме хлеба, нам выдавали соль. Крупную такую, сине-зеленую. Да пшена полрюмки на месяц. Конечно, на такой паек прожить было нельзя. Вот и выживал каждый как мог. В городе не осталось кошек и собак – всех съели. Помню, и у меня был маленький котенок, которого я очень любила.

Самим практически есть нечего было, но я всегда делила свою долю с ним, за что мама ругалась. Он от нас не отставал – постоянно был в поисках еды. Один раз нашел деревянный клей и долго его вылизывал. Как-то мама позвала меня гулять и предложила выпустить и моего питомца. Я согласилась, а котенок пропал. И только через несколько лет, когда блокада кончилась, я узнала, что мама договорилась со знакомым, чтобы тот его забрал. Ей меня было жалко: я и так недоедала. А кота, наверное, съели. В марте 1942-го нас эвакуировали в Куйбышевскую область. Ехали почти месяц. Сначала в пассажирском вагоне. Помню, на одной из станций зашел к нам солдат. Мы как раз кушать сели, а солдат спать лег на верхнюю полку. Мы едим, а он чуть шелохнется – с него вши сыплются…

Большинство в то время были вшивыми.Потом нас пересадили в так называемые «телячьи» вагоны, где мы грелись у буржуйки. Кормили неважно, зато каждый день. Один раз даже молоко дали. Так и доехали до Куйбышева. А до той деревни, куда нас определили, еще 100 километров было. Сначала передвигались пешком. Чтобы купить пищу, пришлось продать часть одежды. Нас подобрала повозка и доставила на место. Там с едой тоже туго было, поэтому и другие вещи мы распродали. Хорошо, мама устроилась медсестрой. Ей выдали большой кусок марли. Она его покрасила и сшила мне на лето платье. Зимой надеть совсем было нечего, и меня определили в детский дом. Там я пробыла почти два года, как раз война и кончилась. А потом мы уехали в Орск к родственникам…

Заканчивая свой рассказ, Мария Мергалиевна смахивает слезы:

– Вот поэтому и не люблю давать интервью. Меня часто приглашают в школы и техникумы, чтобы рассказала, как оно было. А у меня сразу комок к горлу и слезы ручьем. Живы в памяти те страшные годы. Не дай Бог другим такое пережить…