Александра Мельдер: Каждый день расстреливали по десять человек

Когда началась война, Александре Мельдер было четырнадцать. Девчонка, она только что окончила школу и вступила в комсомол. Но война не выбирает…

– Я жила в городе Юхнов Калужской области, – рассказывает Александра Ивановна. – Как только началась война, нас, подростков, отправили копать противотанковые рвы на трассу Москва – Варшава. А в 1942 году вывезли по направлению к Смоленску. Немцы тогда уже окружили территорию, поэтому мы оказались в лесах вместе с партизанами. Страшно было, когда самолеты сбрасывали на нас бомбы. Чтобы уберечься от осколков и пуль, мы прятались под трупы. Многие получали ранения. Для них вырыли отдельный окоп, в котором делали перевязки. Приходилось раздевать убитых и рвать одежду на бинты. Меня тоже ранило – в челюсть, надо было зашивать. Обезболивающих не было, поэтому наш доктор дал мне, 15-летней девчонке, стакан водки и велел выпить. Я не смогла. Поэтому зашивали рану на живую, простой иголкой и ниткой. Многие к ранам обычные листья прикладывали… А моя подруга на мину наступила; я рядом была, да сразу и не поняла, почему я вся в крови…

— Когда были под Смоленском, часто бегали в соседнюю деревню – нас там местные кормили травяными лепешками. Однажды идем и видим: немецкие танки движутся прямо на нас. Пришлось уничтожить самое дорогое – мы съели комсомольские билеты. Не должны были они врагу достаться! А уже зимой 1942 года в ходе боев всех нас взяли в плен. Погрузили в машины и увезли в город Рославль. Там поместили в полуразвалившуюся церквушку. Пробыли мы в ней около недели. Каждый день немцы расстреливали по 10 человек. Просто потому, что они так хотели…

Александра Ивановна замолчала. Было видно, что пытается справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Тяжело все это вспоминать, слезы наворачиваются. Однажды прозвучала команда: «Все на выход!». Мы вышли на улицу, а там нас фашисты ждут, каждый с автоматом и с овчаркой. Загрузили всех в товарные вагоны. На них большими белыми буквами написали «Партизаны». Привезли в Германию, в город Штемберг. Там и был фашистский концлагерь. 

— Нас заставляли работать. Помню, приходили огромные платформы, груженные лесом. Мы бревна разгружали и распиливали. А потом каждому давали мешок и веник – чтобы опилки собирали. Эти опилки мы относили на кухню, из них нам варили суп и пекли хлеб. Били за то, что ты русский, за то, что не так посмотрел на немецкого солдата или не удержал бревно. Ударит немец тебя плеткой, и даже нельзя спросить, за что, иначе еще раз получишь. Жили мы в больших бараках. Спали на нарах. Знаете, мне до сих пор, бывает, снится этот концлагерь и фашистские овчарки. Их тогда все боялись. Лучше бы расстреливали, чем отдавали на растерзание собакам!

— Освободили нас 9 мая 1945 года. Мы и не знали, что война закончилась. Помню, ворота открылись и стали заходить солдаты. А мы напугались и бросились врассыпную. Они нас догоняют, кричат: «Не бойтесь, свои мы, кончилась война!». После этого нас собрали и повезли в город Хыров на Западной Украине. Там был центральный фильтрационный лагерь. Всех пленных направляли туда. Меня отправили работать в канцелярию – оформлять документы на людей. Там я пробыла до сентября 1945-го. Однажды попросила разрешения написать письмо домой, мне дали добро. Вскоре пришел ответ: родители живы. Я обрадовалась и стала проситься на Родину. Меня долго уговаривали остаться, но потом все же отпустили. Так я и вернулась к себе в Юхнов.

— Приходилось каждую неделю отмечаться в комендатуре, подтверждать, что я никуда не сбежала. Обидно было! Никогда бы не подумала, что после того, что мы все пережили в концлагере, нас будут в чем-то подозревать. В Орск я попала через несколько лет – вышла замуж за здешнего. Отучилась в техникуме и пошла работать на завод им. Чкалова. Трудилась много и упорно, у меня масса благодарственных писем, наград.  На жизнь свою и сейчас не могу пожаловаться. Бывает только, нахлынут воспоминания, и снова станет страшно…