«Качули», «махрянщик» и «ерлыга»: особенности местных наречий Оренбуржья

В последние годы я все чаще стал задумываться: а какой он, особый кувандыкский говорок, и существует ли в Кувандыкском районе Оренбургской области и Медногорске местное наречие, которое было бы не похоже ни на одно другое? Или все мы говорим на одном языке, общем для всех россиян и, шире, русскоговорящих в нашей стране и за рубежом?

Личная коллекция

Свою коллекцию диалектных слов родного Кувандыкского района я начал собирать в конце 1970-х годов, когда в составе небольшого отряда Севернорусской топонимической экспедиции побывал в старинных казачьих селах — Ильинке и Подгорном.

Именно в этих местах бытует словечко ерик со значением «старица; протока; овраг; обрыв». Оказывается, этот народный географический термин распространен и шире. В бессмертном словаре Владимира Даля слова ерик, еричек снабжены пометой юго-восточное, значение их — «старица, речище, узек, глушица, часть покинутого русла реки, куда по весне заливается вода и остается в долгих яминах…». В Подгорном я отметил давненько также слово ерлыга — «трехметровая палка с загибом на конце для ловли овец, коз за ногу». Не уверен, что словечко сохранилось до наших дней, поскольку записано оно мной было в те времена, когда поголовье овец было не сравнимо с сегодняшним днем.

Одним из источников моей коллекции были записи живой речи наших земляков. Общаясь с жителями деревень Кувандыкского района, я делал пометки в блокнот, когда слышал необычные, не знакомые или не совсем понятные мне слова. Причем, применяли их порой люди хорошо образованные — вузовский диплом еще не гарантирует, что его обладатель разговаривает сплошь на литературном языке. И вряд ли кто упрекнет главу администрации сельсовета, если он скажет не «картофельный огород», а «картовник» (записано в 2013 году в одном из сел), а педагога-филолога — за то, что он употребит слово «перестренуть» (встретить). Последнее из этих слов, только в несколько иной форме, я отметил и в документе Чеботаревского сельсовета 1965 года, где шла речь о делах хулиганских и криминальных, — «17-II-1965 года повторилось то же, они перестрели меня на школьном дворе и опять избили… А когда они сново меня перестрели, за меня заступился Куклин, они после его перестрели и пригрозили, что если еще раз заступиться, тебя ожидает то же».

Со временем коллекция местных слов значительно пополнилась, для этого я предпринял, при содействии начальника архивного отдела администрации Кувандыкского района Ларисы Григорьевны Кривицкой, сплошное обследование архивного фонда сельсоветов. Каждой новой находке радовался как ребенок, или как ученый, совершивший открытие. Впрочем, был в каждом таком узнавании действительно элемент открытия, ведь, судя по публикациям лингвистов, сей кладезь до меня никто по этим источникам не исследовал.

К фондам сельсоветов района обращались до меня многие люди, но только цели были совсем другие: одни, например, искали историю своей деревни, другие составляли генеалогическое древо, третьи старались для получения компенсации выявить данные об имуществе, конфискованном в ходе политических репрессий, четвертые пытались восстановить гражданство… И, похоже, в основном народ не замечал, что привычные порой слова — это диалектизмы, которые отсутствуют в русском литературном языке, зато процветают в говоре наших мест. Вот некоторые из привычных для многих: карда («загороженное место для скота», отмечается в нашем районе повсеместно), погребка («помещение, надстроенное над погребом», бытовало в Бляве, Кувандыке, Верхнем Бужане, Карагай-Покровке, Чукари-Ивановке), зябка («зябь», известно в Акбулатовском, Новомихайловском /Оноприеновском/, Октябрьском сельсоветах), матка («балка, поддерживающая потолок /в деревянных строениях/», так говорят в Ильинке, Кувандыке), паутинка («пуховый платок тонкой работы», слово в наших местах общеизвестное, не раз встречал его на страницах газеты «Новый путь»)…

Редкие слова

В отличие от вполне обычных, более-менее широко распространенных в наших местах слов, а в их ряду я бы назвал еще, например, копанка («неглубокая яма, которую выкапывают на низком месте для сбора родниковой или грунтовой воды на питьевые и хозяйственные цели»), курник («вид пирога»), сабантуй («праздник в честь окончания посевной»), подловка («чердак»), есть слова редкие, большинству владеющих языком не известные.

Ну кто бы знал, например, что означает слово калда. Оказывается в Чукари-Ивановском и Чеботаревском сельсоветах это «огороженное место для скота». Чеботаревцы писали в документе 1965 года: «За всё лето можно собрать стариков и не только загородить калды, а даже заплести в плетень их можно». В большинстве же других мест района этому значению соответствует слово карда.

О значении слова махрянщик можно лишь строить догадки, пока не побеседуешь с выходцем из одного из бывших селений нашего района. «Мигом разносилась по разъезду молва: «Махрянщик приехал!» — говорит наш земляк, — и дети, обступив кругом телегу, сдавали собранное заранее тряпье». Выходит, что махрянщик — это старьевщик, сборщик вторсырья — старого тряпья. В 1950-х годах (времена моего детства, которое прошло в Кувандыке), представителя такого рода занятий называли лохмотник.

Интересно, что поиск слова махрянщик во всемогущем и всё знающем (казалось бы) Интернете результата не дает. Не удалось найти эту редкость и в диалектных словарях разных местностей, которых я в библиотеках пересмотрел по этому поводу около двух десятков.

Вряд ли городской школьник сумеет объяснить, что означает слово наслуда, записанное в селе Подгорное. Выясняется при более тщательных расспросах местных жителей, что так в речи пожилых людей именуется вода поверх речного льда. В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля (ХIХ век) находим: наслуд, наслуз — «наледь, вода, выступившая по реке сверх льду». Слово это в разных формах (в диалектах никто ведь правил не диктует) бытует не только в нашем регионе. В этом значении в соседней Ильинке, к примеру, записано слово наслудь.

Еще одна редкость, которую мне удалось пометить в своем блокноте в 1997 году в селе Чукари-Ивановка, — слово качули. Понять его значение можно только, подробнее опросив пожилого здешнего жителя. Оказывается, это всего-то лишь обычные качели. А в речи малограмотного человека, мало знакомого с языком, обработанным писателями, сохранилось — качули!

Реалии прошлого века

Наука и техника развиваются семимильными шагами. Умы и речь молодых заняты еще совсем недавно не известными терминами и понятиями — инет, комп, сайт, перезагрузка, «клава», айфон и многое прочее. А слова, значимые для прошлого века, стремительно уходят в небытие.

По району осталось лишь считанное поголовье лошадей — живого коня все больше заменяют кони железные. И уже надо проводить чуть ли не археологические раскопки, чтобы понять, что означает слово конодень (конедень). Удалось установить: так называли единицу учета использования лошадей в работе. Но слово скорее не диалектное, а сельскохозяйственное, являвшееся распространенным и употреблявшимся в официальных документах. Величина конедня была установлена декретом Совета народных комиссаров РСФСР 22 ноября 1921 года «Об осуществлении периодических трудгужевых повинностей на началах трудгужевого налога» и была равна 200 пудоверстам колесной возки. Словечко можно встретить в документах 1930-х — 1960-х годов Новоуральского, Ильчугульского, Карагай-Покровского, Сарбаевского сельсоветов, совхоза «Победа».

Сегодня такие плуги уже, наверно, не применяют. А в 1940-х — 50-х годах они, надо полагать, были в полном ходу. Букер, или букорь — так называли плуг с несколькими небольшими лемехами. Этот вид сельскохозяйственного инвентаря упоминается в документе Краснознаменского сельсовета 1951 года («Зяби закультивировано букорями — 8 га, и посеяно конными сеялками 8 га»).

Механизированная уборка хлебов напрочь отодвинула бытовавшие в ХХ веке понятия — бабка («малая укладка снопов в поле», отмечается в 1950 году в Чеботаревском сельсовете), крестец («небольшая копна, снопы в которой уложены крестообразно», упоминается в бумагах Идельбаевского, Чеботаревского, Октябрьского сельсоветов и в воспоминаниях выходца из Новосимбирки).

А широкий ассортимент обуви, предлагаемый магазинами, исключил, причем уже давно, ношение лаптей и ступней, плетенных из лыка. Но слово кочедык («род шила для плетения лаптей») мне удалось записать в Новосамарске еще и в 1990-х годах, когда вели речь со старым жителем о делах давно минувших.

Вместе с эпохой уходят и ее метки — слова. В 1930-х — 40-х годах в периферийных селах (в глубинке) существовали большие зернохранилища, которые в местных говорах именовали — глубинка. На глубинных пунктах Заготзерна организовывались приемка зерна от колхозов и совхозов и его хранение. Такие временные ссыпные пункты имелись в Чукари-Ивановке, Подгорном, совхозе «Приуральский» и других местах района. Вот как употреблено это слово в документе Подгорненского сельсовета 1950 года: «В колхозе «Красный партизан» не завезено нужно количество горючего на весенний сев, а также 234 ц. семенного материала, который еще находится на глубинках пунктах З/зерно».

Вот еще примеры ушедших (если я ошибаюсь, поправьте меня, уважаемый читатель) слов и понятий, имевших хождение в Кувандыкском районе: воровина — «толстая, крепкая веревка» (Подгорненский и Ибрагимовский сельсоветы), десятидворка — «10 дворов, закрепленных за депутатами сельсовета или за другими ответственными лицами для работы с населением» (Октябрьский, Чеботаревский, Блявинский, Ильинский сельсоветы), завозня — «сарай для хозяйственного инвентаря» (села Карагай-Покровка, Шубино, поселок Новогригорьевка).

Вот и получается: есть у нас свой особенный кувандыкский говор, но с ростом грамотности населения, распространением массовой культуры и Интернета он постепенно уходит в прошлое. Задача нынешнего культурного поколения — не дать всем этим и другим интересным словечкам (уверен, деревенским жителям есть чем существенно пополнить приведенные мною примеры) кануть в Лету. Зафиксировать, изучить и обнародовать.