Сараландж: далёкое армянское село стало оренбургским

В 10 часов 41 минуту по московскому времени 7 декабря 1988 года в Армении дёрнулась земля, раскололись скалы, превратились в руины города и сёла. Погибли люди. Произошло одно из самых страшных землетрясений в истории человечества.

Наше село

Когда читаешь или даже смотришь кинохронику, впечатление не совсем полное. То, что произошло четверть века назад, ощутить можно было, только увидев своими глазами. Нескольким оренбургским журналистам довелось. Телеоператора областной студии телевидения Виктора Шукояна, вернувшегося из первой командировки, месяц ночами мучили кошмары. То, что он увидел через глазок своей камеры, – трупы, штабеля наскоро сколоченных гробов, груды кирпича и туфа – розового и серого местного стройматериала, бетонных плит, торчащая арматура.

Да и несколькими месяцами позже, когда вся страна, тогда ещё СССР, начала восстанавливать район землетрясения, многие раны Армении были ещё свежими. Оренбуржцам досталось восстанавливать высокогорное село Сараландж, это южнее райцентра Спитака, рядом с эпицентром землетрясения Ширакамутом. Улететь туда было легко: звонок в «Оренбургсельстрой» – и в полёт.

Художник из меня, как говорил Остап Бендер, как из собачьего хвоста сито. Но рискую предложить читателю эти рисунки с натуры. Один – вид из Сараланджа на долину и гору Арагац с пояснениями. Другой – почти символ. Рядом с развалинами одного из сараланджских домов чудом спасшиеся жители поставили палатку. А к ней приставили резную дверь от рухнувшего дома – память и надежда, что оренбуржцы успеют возродить в этой «армянской Сибири» хоть часть села. Ведь заливать бетон можно только до морозов, а они тут уже в октябре. Одну зиму местные жители кое-как пережили, обложив палатки брикетами гнилой соломы с мышами, а ещё одной они бы не перенесли.

«Восстанавливала вся страна» – это не штамп. Если спуститься из нашего села в долину, по которой, кстати, за четыре года до поездки в Оренбург проехал Пушкин на войну с турками (смотри «Путешествие в Арзрум»), то попадёшь в «Краснодар», село Мец-Парни. Так и говорили, например: «Еду в «Эстонию», может, удастся сменять металл на цемент». А кто-то ехал за помощью или за опытом в «Оренбург», то есть к нам в Сараландж. Удалось съездить и в «Италию» – на окраине Спитака итальянцы развернули полевой госпиталь – огромный шатёр, в котором и место для приёма больных (очередь змеилась длинная), и хирургическая, и палаты. И операции, и выхаживание после тяжёлых увечий… И роды – жизнь продолжается.

От чистого сердца

Много было неразберихи, штурмовщины, да и немало было желающих утащить под шумок что-нибудь из потока всесоюзной помощи – эшелоны с техникой доходили разграбленными. Но могу свидетельствовать: в основном помогали от сердца, жертвуя и материальным – бульдозерами, грузовиками, вагонами цемента, металла, дерева, стекла, электрики, и своим личным – здоровьем, работой день и ночь, долгой разлукой с семьёй.

А как иначе? Спустился в уже упомянутый «Краснодар» – Мец-Парни, по-армянски «Большой Парни». Пригодились первые знания: «Барев дзэс!» – «Здравствуйте!», «Шенур акалетюн!» – «Спасибо!» Разгар дня. Но чувствуется, что-то не то. Присмотрелся, понял: село без детей. Объяснили со слезами на глазах: потерпи землетрясение ещё четыре минуты – и прозвенел бы звонок на перемену, дети бегали бы на улице. А так класс за классом давило рухнувшим железобетоном. Все сто весёлых чернушек.

Помнятся новенькие кладбища. На памятниках первые, до чёрточки, даты разные, вторая – у всех одна. Но в Ленинакане, сейчас его переназвали в Гюмри, рядом с развалинами школы на городском бульваре из палаток звенят детские голоса. А на палатках – 1-й класс «А», 1-й «Б», 2-й, 3-й…

Особенно запомнились сельские строители из Новоорска. Бригадир Иван Гришин невысок, но крепок, шкиперская бородка, коротко стрижен (у него в бригаде морской порядок, всё своё, даже машинка есть, стригутся сами). Уверенный, твёрдый взгляд прирождённого лидера. Он впервые за свою богатую практику строил такие дома. Для сейсмостойкости они пронизаны арматурой от бетонной подушки до потолка. Сверху и снизу специальные «сейсмические пояса». Подъезжает миксер – большая вращающаяся на ходу оранжевая «груша» на КрАЗе, подруливает задом, чтобы лоток навис над опалубкой. Наши кричат шофёру-армянину интернациональное «Хорош!» – и бетонная смесь льётся, заполняя пустоту опалубки – цоколь будущего дома. Местный тракторист Сергей Алексанян уже примеряет, где что у него будет в новом жилище, завидном по площади – более ста квадратных метров, с отделкой по мотивам армянской архитектуры.

Будущие дома «привязаны» к садам, которые были у каждого здесь, в Сараландже. И мне запомнилось и понравилось, что суровый Гришин морщился:

– Не могу ломать цветущие яблони. Раньше было проще, они были голые, мёртвые. А теперь не могу.

Разделившие боль

Захотелось найти сейчас Ивана Гришина. Но оказалось, что он погиб в ДТП. Тогда на помощь пришла журналистка новоорской районной газеты Ирина Зорина, глубокая ей благодарность. Она нашла Геннадия Михайловича Сизова и записала его рассказ:

«Мы, как и всё население нашей страны, не могли оставить в беде армянский народ. Отправили всю технику: подъёмные краны, бульдозеры, даже свой растворобетонный узел. Первые впечатления от увиденных разрушений поразили нас до глубины души. Мы проезжали Спитак: от школы остались только колонны, от завода по производству сахара – одна стена, вывороченное железнодорожное полотно и руины, руины, руины…

В посёлке Сараландже, где нам предстояло построить коробки жилых домов, также не сохранилось ни одного здания. Работала наша бригада, как и все строители, с восьми часов утра и до заката солнца. А когда шёл монолитный залив домов, то работали в несколько смен, не прерывая цикла строительства.

Запомнились мне эти две трудовые вахты по 45 суток высоким трудовым подъёмом, взаимовыручкой, сопричастностью, действенным сопереживанием. И тем, что почти каждый день проходили землетрясения магнитудой 2 – 3 балла. Для нас, привыкших жить в сейсмоспокойном краю, это было непривычно. А за два дня до ­отъезда из последней командировки тряхнуло на все 6 баллов. Было страшно.

В Армении есть такие красивые и великие слова – «ЦАВЕТ ТАНЕМ», что означает «возьму твою боль». И мы как могли делили эту боль со всем армянским народом».