Секреты старого чердака: оренбуржец нашел письма времен ВОВ
Жители Орска Оренбургской области обнаружили в доме, в который переехали, старые письма, написанные во время Великой Отечественной войны.
«Милая Лиза, мне пришлось видеть великую муку… Когда мы были у немца, моему ребенку было две недели. Я с ним кочевала в холод, потеряла всю скотину, птицу, хлеб; дом мой тоже сожгли эти паразиты-немцы. Все я растеряла… Но больней всего – потеря любимого брата Михаила, убили которого 24 февраля 1941 года…».
В руках пожелтевшие страницы старого письма, написанного 19 октября 1944 года в Березовке под Тулой. Тут же квадратный конвертик, поблекший от времени и сырости, с пометкой «проверено военной цензурой». Рядом целая гора таких писем – квадратиков, треугольничков. В одних – печаль, в других – радость и спокойствие. Адресованы эти письма семьям Сорокиных и Терещенко, которые в начале Великой Отечественной войны были спешно эвакуированы в Орск. Обнаружил же их новый хозяин старого дома по улице Карельской Айк Мадатян.
– После апрельского урагана нам с сыном пришлось приводить в порядок сарай, с которого снесло крышу, – рассказывает мужчина. – На чердаке оказались старые чемоданы и коробки. Открыли – а там солдатские сапоги, детские ботики, вещмешок, старый деревянный зонтик и настольная лампа, изготовленная в 1933 году в Ереване. Письма, которые обнаружили за каменной кладкой сарая, читаю и перечитываю уже который раз.
И снова строки из письма с фронта:
«Ну а мой Миша пока жив, письма пишет, дома не был уже четыре года… Так что дочь, которая родилась без него, стала совсем большая, не видела своего папу, но ждет его с фронта…».
– Именно письма привели меня в волнение, – говорит Мадатян. – Люди, писавшие эти строки и читавшие их, хотя бы имели возможность видеть своих дедов. У меня такой возможности не было. От деда, который воевал в Керчи и погиб под Новороссийском, не осталось ни строчки, ни фотографии. Поэтому, наверно, мне так важна эта находка.
Айк раскрывает пакет и осторожно вынимает пожелтевшие газеты: «Молот», «Орский рабочий», документы с расплывшимися на них чернилами и скрепленные скобами с гравировкой «ОРСК». После беседы с истинным владельцем найденных вещей Мадатян передал их в краеведческий музей.
– Я не удержалась, забрала свои детские рисунки: покажу правнукам, как прабабушка рисовала, – это уже говорит Ирина Литвинова [в девичестве Сорокина]. – Эти вещи оказались в сарае в конце сороковых годов, когда папа, Федот Васильевич Сорокин, затеял в доме ремонт. Письма он убрал за каменную кладку – наверное, это место ему показалось более надежным. Потом поехал к племяннику в Москву, где скоропостижно скончался в 51-м году. Письма… Сколько их? Где-то и прочесть невозможно, от кого они. Другие читаешь и, кажется, представляешь себе тех людей.
«Я не могу составлять красивых писем. Мне никто не писал в такой форме, как написала ты, поэтому было как-то непривычно читать его. Но солдат быстро привыкает ко всему, и, думаю, по твоим письмам я немного научусь составлять. Тебе же мои письма будут казаться неуклюжими и еще что-нибудь подобное этому. Могу даже сделать несколько ошибок [3 года не занимался и почти не писал. Значит, забыл уже даже то, что знал]».
Это письмо, пришло в конце 1945-го в Орск из Лейпцига. Автор его – Евгений Терещенко.
– Мы, Сорокины, были эвакуированы в Орск из Тулы с патронным заводом, который уже здесь, на месте, получил номер 257, – уточняет Ирина Федотовна. – Сюда мы добирались два месяца в вагонах для перевозки скота, так как платформы были заняты оборудованием. Бомбежки по дороге были страшные. Мы отбегали как можно дальше от вагонов, чтобы спастись. Здесь нас поселили в шестой школе. Наша семья состояла из трех человек – мама, папа, я. Отца, как он ни рвался на фронт, оставили на заводе. Так и работал до конца своих дней. Мама потом вышла замуж за Луку Яковлевича Терещенко, семья которого была эвакуирована из Днепропетровска. Сам он работал на заводе №257 начальником литейного цеха. Евгений, чьи письма найдены в тайнике, был его сыном, мне доводится сводным братом. Женя не воевал, насколько я знаю, но служил в Германии.
«Сейчас пока я сержант, дальше что будет, не знаю. Вовка А. еще летом кончал то же самое училище, где учился я. Сейчас он, наверное, офицер. Мартын учится в автошколе. Хотел бы и я там быть. Было у нас здесь много работы…» – сообщал в письме Евгений Терещенко сестре Валентине. Кто-то писал ему из Германии уже в сорок девятом году, и почему-то послания эти с грифом «проверено военной цензурой» продолжали приходить в Орск – видимо, на старый адрес отца Луки Терещенко. Из Днепропетровска сюда, в Чкаловскую область, писали родственники семьи Терещенко, из Тулы и Тульской области – семьи Сорокиных.
– Судьба нас разбросала, – продолжает Ирина Федотовна. – Лука Яковлевич умер, не стало мамы. Связи друг с другом утратили. А теперь эти письма и вещи, думаю, будут храниться в орском музее и, может, помогут кому-то яснее представить обстановку и дух того времени.