Спускались под землю в надежде вернуться живыми
Он до сих пор помнит те майские дни, когда решался вопрос об их распределении — новоиспеченных специалистов-шахтостроителей. Многие тогда мечтали отправиться на Зейскую ГЭС. Каждый по нескольку раз на день пытался попасть в деканат, чтобы первым узнать хоть какие-то новости. Увы, сбыться той мечте было не суждено: в приказе, полученном из Министерства угольной промышленности, стояла черная жирная печать со словом «отказать» в распределении на Дальний Восток. Причину тогда никто не называл, было только известно, что надобность в энергии Зейской ГЭС вдруг отпала.
Оставался единственный вариант, где молодым специалистам обещали жильё, – трест «Башкирразрезстрой» в городе Кумертау. Так и попали в наши края новоиспеченные шахтостроители Александр Шорников со своим товарищем по институту.
– Есть в семидесяти километрах от Кумертау перспективный молодой город, где открыто новое месторождение, – хитро улыбаясь, сказал тогда начальник треста товарищ Миронов. Пожал ребятам руки, спросил, кем бы они хотели начинать трудовую деятельность. Те ответили, мол, куда направят, там и будем работать.
– Действительно, ну не все ли равно, где отработать положенные три года, – обрадовался тот. – Так пусть это будет Тюльган.
Спустя несколько часов на месте обещанного города молодые люди увидели огромный пустырь с посадочной полосой для самолёта на месте бывшего хлебозавода, с почти единственным домом, что по улице Кирова,1, где и поселились.
Таким было первое впечатление.
Хочешь заработать – лезь в шахту
Родился Александр Шорников в Туле, в семье потомственного шахтёра. Отец его всю жизнь проработал на шахте Смирновской №6. Это древнейшее месторождение подмосковного угольного бассейна, с которого начиналась вся угольная промышленность страны. В отличие от тюльганского, тульский уголь всегда был востребован и шёл на энергетические нужды. А по возрасту постарше нашего раза в два будет: восемь миллионов лет насчитывает.
Когда-то в Тульское объединение входило семнадцать шахт и шесть разрезов. Тула по праву считалась форпостом Москвы. Сегодня на месте того самого объединения – пустырь, и только гигантские терриконы напоминают нашему герою о безоблачном детстве и когда-то бурлящей в этих местах жизни.
Будучи студентом Тульского политехнического института, вместе с однокурсниками Шорников специализировался на строительстве подземных сооружений и шахт. По Указу ЦК КПСС студентов именно этой специальности запрещалось отзывать на целину или привлекать к сельскохозяйственным работам, например, к уборке урожая. Ежегодно после окончания очередного курса будущие шахтеры отправлялись не на отдых, как все, а на трехмесячную практику. Так свой первый опыт Александр получил в шахтах Подмосковья. После второго курса его аттестационный отчет писался на берегу Оки, работа носила геодезический характер. В третье лето побывал на Донбассе, изучая всемирно известные Краснодонские и Луганские шахты. Огромное впечатление на начинающего специалиста произвели урановые шахты в Учкудуке, куда он попал после окончания четвертого курса по распределению Министерства угольпрома. Последнее, пятое студенческое лето, ожидало Шорникова в Воркуте. Впоследствии он блестяще защитит дипломную работу на тему «Строительство шахты в условиях вечной мерзлоты на примере шахты Воргашорской». Вот она – целенаправленная подготовка высококвалифицированных кадров для угледобывающей отрасли. Планомерная политика страны.
– И теория, и практика – весь процесс обучения был очень четко направлен на подготовку инженеров шахтостроительства. Без лишних, как сегодня говорят, «общеобразовательных» дисциплин, – улыбается Александр Васильевич. – Начиная с того, как определить место для установки ствола шахты с точки зрения геологии, как обойти зону неустойчивых пород, и заканчивая вопросами глубины и крепления подъемника, – ответы на все эти и прочие вопросы мы получали и оттачивали в стенах вуза и непосредственно в шахтах бывшего Союза. Поэтому и на предприятия приходили вроде бы еще и зелеными, но уже грамотными. Кстати, без ремонта шахтный ствол диаметром в тринадцать метров должен отработать как минимум лет сто! Вот и представьте себе, как в воркутинской шахте четыре скипа одновременно поднимали по стволу до шестидесяти тонн угля каждая. И не кое-как, скрепя, а, как пули, вверх вылетали! И так каждый день. Без остановок, выходных и праздников. Для сравнения: в тюльганской шахте функционировал одноклетьевой грузолюдской ствол.
.jpg)
Свой трудовой путь Шорников начинал в 1975 году под руководством Я.В.Староверова. Тогда несколько бригад было брошено на строительство очистных сооружений. В 79-м Александра определили на шахту. Начинал проходчиком. Это когда берешь в руки кайло, вырубаешь отверстие диаметром в 3,6 метра, устанавливаешь в него кольцо-опору и продвигаешься сантиметров на пятьдесят. На все про все – шесть часов смены.
Спустя несколько месяцев его назначили горным мастером. На шахте именно этот человек в ответе за право ведения горных работ, а значит, в ответе за жизни людей. Без его подписи в шахту не зайти и не выйти. Работали круглосуточно в четыре смены.
– Понимаете, шахту нельзя остановить. Это процесс необратимый, бесконечный. Плюс это тяжелейший физический и моральный труд. В чем смысл? Раньше поговорка была: «Хочешь заработать – лезь в шахту». И лезли, и зарабатывали. Бывало, что ценой собственного здоровья, а то и жизни.
Опасно или страшно?
– Проблема в том, что угледобыча просто обречена на аварии. Ведь метан является как бы обычным сопровождением угля, – продолжает свой рассказ Александр Васильевич. – И чем богаче месторождение, тем выше качество сырья, тем больше метана. К примеру, Кузбасский угольный бассейн в этом смысле один из самых загазованных. Дело в том, что при высокой концентрации газа для взрыва достаточно одной искры от трения металла о металл. Другое дело, что число жертв может быть меньше. Не секрет, что сегодня первое место по гибели людей в шахтах занимает Китай. Он же занимает первое место и по угледобыче. Не добывая и четверти китайских объемов, Россия по числу жертв идет вместе с Украиной сразу за Китаем. Вот и получается, что на один миллион добытого угля приходится одна, а то и более человеческих жизней.
Помню, как в 96-м году отправился я на очередной осмотр. (А по нормативам горный мастер обязан провести осмотр шахты восемь раз в сутки. Для этого у шахтёров есть доска учета). В ту секунду, когда переступил порог, выходя из шахты, услышал за спиной глухой хлопок. Оказалось, кровля соединилась с почвой выработки. Тут стало ясно: установленные крепления нагрузки не выдержали. Произошло обрушение! К счастью, на тот момент под землей никого не было и все закончилось благополучно. Это вам ответ на вопрос: насколько опасно? А в принципе, находиться в замкнутом пространстве в абсолютной темноте, когда ты собственных пальцев перед собой не разглядишь даже при желании, по меньшей мере, жутковато и неприятно. Или, например, представьте себе, что вы в туннеле длинной в один-два километра, а проходимость у шахтера тридцать-сорок метров в месяц. Если где-то произойдет обвал, какова вероятность того, что люди выживут? Нулевая. Это я к тому, страшно ли?
В отличие от кузбасских шахт, где на одну тонну угля приходится более 15 кубометров газа, и от Воркуты, где соотношение не менее опасное, тюльганская шахта также была отнесена к взрывоопасным объектам, правда, не высшей, а первой категории. Кайло да спасительный шахтерский светильник – вот и все, что было у рабочего, спускавшегося под землю. А еще у всех была надежда выйти на поверхность живым.
Продаем за рубль, тратим два
Примерно до 89-го года угольная промышленность страны жила неплохо. Профессия шахтера была одной из самых высокооплачиваемых, а шахтерские города – самыми обеспеченными. Государство не жалело средств для отрасли, считавшейся стратегической. Однако падение экономики, распад Союза привели к тому, что в 90-е годы шахтерские забастовки стали настоящей угрозой для новой власти. Постепенно шахты стали разоряться одна за другой. К 1994 году стук шахтерских касок раздавался уже повсеместно.
– Стало ясно: без реформы нам не выжить, – вспоминает шахтёр. – К концу 90-х была запущена реструктуризация отрасли. Тогда сотни и сотни людей остались без работы, без средств к существованию. Помню, как в знак протеста мы (человек тридцать горняков) сидели на центральной площади в Кумертау. Как к нам подошли люди в масках и «по-хорошему» попросили освободить территорию Республики Башкортостан. Нам не оставалось ничего иного, как ретироваться. Приняли решение продолжить пикет на границе Башкирии с Оренбургской областью. Две недели сидели, и кое-что высидели! Неоднократно на переговоры к нам подъезжали то одни, то другие официальные лица, в том числе губернатор, и в результате работникам разреза мелкими частями, но все-таки начали выплачивать долги по зарплате.
А вообще, к тому моменту уже, конечно, все понимали, что уголь – промышленность дотационная, потому что продаем мы его за рубль, а тратим на добычу – два. Не секрет, что тюльганский продукт – самый дешевый, и его производство только в том случае не будет убыточным, если заниматься переработкой. Точнее выделением из состава угля, к примеру, ценного горного воска, который активно используется в той же сталелитейной промышленности. Надо сказать, что в свое время этой темой занимался гендиректор «Башкиругля» Шевченко. Но поскольку серьезными поставщиками озокерита являлись и по сей день являются Германия и Польша, встать с ними в один ряд оказалось делом непростым. Кому нужен конкурент? Поэтому дальнейшие разработки в этой области были прекращены.
От двухсот осталось семьдесят
В 2001 году в коллективе Шорникова от 200 шахтеров не осталось никого А в 2003-м Тюльганский шахтостроительный комплекс был ликвидирован.
Момент уничтожения комплекса начальник шахты запечатлел на видео. С высоты дней сегодняшних это поистине исторический момент, уникальная съемка. Десять лет прошло с тех пор, в который раз он вновь и вновь пересматривает знакомые кадры, а голос опять дрогнул, будто раны душевные за десять лет и вовсе не зажили.
– Сегодня в затопленной шахте остались несколько аккумуляторных электровозов, насосы, кабели, вагонетки, словом, горно-шахтное оборудование мы там похоронили. Ствол же был засыпан остатками близлежащих зданий. И вот вроде понимаю: не было будущего у нашей шахты, по техническим параметрам она однозначно подлежала уничтожению, а все равно осадок неприятный остался. Вроде бы и была в нас, шахтерах, необходимость, чувствовали мы, что не зря свой хлеб едим, был большой коллектив, жизнь, а чувство такое, будто и не было ничего…
Сегодня Александр Васильевич – пенсионер со стажем, по шахтерским законам в 50 лет на заслуженный отдых отправился. Все свободное время посвящает детям и внукам, точнее трем внукам и единственной внучке Майе. Жаль только, что столь высокоорганизованному техническому специалисту, новатору производства, имеющему глубокие знания технологии добычи угля, не с кем поделиться опытом.
