Конец прекрасной эпохи. В Оренбурге демонтируют аварийные бараки

Стоит лишь раз увидеть свет – легальный ли? – в окне подобного дома, и пропадаешь. Очарованный эстетикой разрухи, думаешь: «Неужели люди действительно здесь живут?!» Живут. Мимолётная мысль – и у них, за кем невольно подсматриваешь, вскипает чайник. А ты проходишь мимо, направляюсь в свою, не аварийную и не ветхую, квартиру. Сейчас их обитель – легальную ли? – в Оренбурге демонтируют. Вместе с досками, кирпичами и строительным мусором работники уносят частички прошлого. RIA56 удалось запечатлеть конец прекрасной эпохи квартала на улице Карагандинской.

***

Это – опасная авантюра, но Алина согласилась сразу. Её не пугали ни ржавые гвозди, ни возможность натолкнуться на жителя – легального? – аварийных бараков, ни антисанитария и полная разруха.

— Не хочешь ли ты пофотографировать аварийные дома, недалеко? Здесь до сих пор живут, представляешь, люди. По соседству нет окон, а они живут, пьют чай. И собственники, думаю, остались. Пойдём, пока здания полностью не демонтировали? – написала ей я.

— Где и когда?

Оренбург. Карагандинская. 2 июня. 14:00.

***

Бараки расселили не сразу. Почти каждый день проезжала мимо и не замечала, что некогда интересные домики, похожие, скорее, на дачные, пустеют. Не замечала, пока они не покрылись оскорбительным для чистого розового цвета слоем пыли, а на окнах не появились рисунки и надписи. Пока не сгорел один из них. Никто не пострадал, но февральское пепелище успешно перекочевало в июнь. Это сейчас его аккуратно разбирают работники – в первый день демонтажа не одну машину мусора увезли – но до этого, в течение трёх месяцев, обломки смущали. Мол, чего глазеешь, пойди да разбери, если не нравится – а я, спеша, обходила.

Была и другая проблема в этом квартале – не менее аварийные, как десятки соседних зданий, гаражи. Они, кирпичные, буквально рассыпались: проходишь пепелище, смотришь – шлёп, столб пыли и смущённый страх. Ведь их, покинутых, периодически разграбляли. Старые шины, ржавые инструменты. Никто, слава метким камням, не пострадал.

Казалось, что эту часть города – несколько минут до центра, развитая инфраструктура, новостройки – разгромили вандалы. Выбили окна-зубы у домов, оборвали краску на фасаде, выломали доски и, чтобы прикрыть содеянное, зашили «раны» старой наружной рекламой.

Полувековые домики действительно были милыми, когда их любили.

***

Мы предусмотрели всё, как опытные путешественники, составили список необходимых вещей. Выложили из рюкзаков наличные деньги и сделали серьезные лица. Мы не ради удовольствия, а по работе.

Её, кстати, было немало. Днём вовсю суетились рабочие, разбирали по кирпичикам и доскам завалы, выламывали оставшиеся оконные рамы и прогоняли любопытных сталкеров. Они – шумом и присутствием – кажется, распугали «опасных» жителей барака. Тех, кто пришёл после собственников.

— Сталкеры, что ли? – спросили у нас двое юношей, пробиваясь через темноту фонариками. Мимо прошёл работяга, фыркнул на нас, и мы, ответив «вроде того», отправились дальше. Впереди, прямо по улице, мелькали другие здания.

***

— Вы что тут делаете?! Что вам здесь нужно? – вопрос мужчины, заехавшего в наш первый барак на велосипеде, был неожиданным и немного страшным. В это время мы обследовали одну квартиру, разглядывали уцелевшую мебель и старую фотоплёнку. Перчатки, всё-таки, пригодились.

Мы ответили честно: журналисты, на задании. Завязался крайне странный разговор с перекрикиванием из противоположных частей дома. Оказалось, гость, пожелавший остаться неизвестным, раньше здесь жил. Полученной квартирой доволен, в старом жилище ищет доски «для баньки» и искренне не понимает, что здесь делаем мы.

— Это же интересно! Отголоски прошлой жизни. Хорошие ремонты остались, вещи. Крепкая мебель. Даже натяжные потолки! И – всё… Вам разве не жалко было уезжать?

— Да что в этом такого? Потолки с собой не увезёшь. Там тоже хороший ремонт, — собеседник приблизился. Продолжили диалог, точнее, дискуссию. О роли журналистики – региональной – и проблемах оренбургского медиапотребления. Алина шепнула мне: «Не спорь!»

Мужчина выругался, ушёл в другую комнату и крикнул: «Нате, сфоткайте сберкнижку! Наверное, пенсионерка была…».

Мы запечатлели. Он поднялся на второй этаж, продолжив рассуждать о роли СМИ – «лучше бы многодетным семьям помогали!» – а мы не рискнули. Ветхо, аварийно и слишком шумно.

***

Из дома в дом нам сравнительно везло.

Во-первых, встретить бывшего жильца – огромная удача. Он, в отличие от других собственников, которые жаловались в социальных сетях на «очень далёкое, неудобное, выделенное жильё» был доволен новой квартирной жизнью. А во-вторых, мы нашли немало свидетельств уходящей эпохи.

Детские стульчики с потрескавшейся краской. Вырезки из журналов. Деревянные комоды и буфеты. Открытки. Учебники по экономике и по русскому языку. Письма. Агитационные материалы одной из партий. Банки с соленьями. Горшки с цветами и без цветов. Объявления вроде «пропала собака». Отметки роста на косяках.

Видно, что эти квартиры когда-то любили. И дома, розовые и серые, тоже любили. Почти дачные – настолько уютными они казались снаружи, из окна автобуса. На столько же запущенными, осквернёнными они оказывались внутри.

— Как ты думаешь, они действительно аварийные? – спросила Алину, когда мы перешагнули табличку «Ваш дом будет расселен».

— Да.

Мы шутили и немного шумели, чтобы непрошеные гости – не такие, как мы – нас заметили.

***

Внезапных встреч не было. Самыми интересными оказались бывшие детские. Самыми страшными – нынешние, взрослые. Грязные, желто-коричневые матрацы. Экскременты посреди комнаты. Вёдра с помоями. Недопитая бутылка водки и стратегический запас стеклотары. Открытая бутылка газированной воды, оставленная на чьей-то кухне, рядом с умывальником. Рядом – щётки и губки для посуды.

Тряпьё. Ржавчина. Пыль. Грязь. И отвратительный запах человека. Если некоторые места пахли, скорее, запущенными сараями, то другие – откровенными нечистотами. Мы рискнули, минуя опасные места – вроде разобранного пола или покосившегося потолка – и в одном из домов поднялись по сравнительно крепкой лестнице. Здесь было больше человека.

 

— О, идём туда, — позвала Алина. Единственная закрытая дверь, встретившаяся на нашем пути. Дверь, из-за которой ощущался жилец.

— Не, давай-ка спустимся, — шёпотом попросила я.

— Ну как, понравилось? – крикнул нам местные житель, битый час ремонтировавший машину. Ну да.

***

— Алин, я подержу рекламную вывеску, посмотри, может, там что-то есть интересное, – я с лёгкостью отодвинула рваное полотно. Интересного не было. Была лишь темнота и запущенность. – Подожди, скоро мы увидим витражи на окнах. Если их не разбили.

Цветные стекла сохранились, а вот комната, почти месяц назад очаровавшая меня электрическим светом, — нет. В начале мая здесь, на кухне, ждали кипятка двое мужчин. Поздняя ночь, а они, в свитерах, разливают чай. А по соседству – барачная пустота с выбитыми окнами и разворочёнными рамами. Как они здесь жили?

Теперь чай никто не пьёт – хотя отголоски плиты остались – да и некому. Соседняя, тоже жилая, комната сгорела дотла.

***

Самые интересные – детские, с забытыми игрушками, рисунками и забавными обоями. Иногда нас не покидало ощущение – «Маша, смотри. На потолке звёзды!» – что в квартале произошло ЧП, а не плановое расселение. Иначе как объяснить годную мебель, разбросанные туфли-лодочки и оставленные на растерзание воспоминания?

Одна из таких, светлых и полных, квартир – единственная! – была заколочена. Нас встретила надпись: «Не ломайте, я здесь живу!» Я обрадовалась, мол, вот он – настоящий жилец. Но не на настойчивый стук в дверь, не на звонок – электричество есть! – никто не ответил. Оно и понятно.

Второй этаж опустел.

***

— Такое ощущение, что это Чернобыль, — подытожила Алина.

— Или Сирия…

Мы вышли. Почти все аварийные дома были аккуратно пройдены и облюбованы. Кофе успел остыть, телефон – разрядиться, а мы – почувствовать голод и непреодолимое желание умыться.

Обсуждая увиденное – а ты помнишь плёнку? а что больше всего удивило? – отправились по своим домам. Пока жилым. Пока не ветхим. Пока не аварийным.