Валентина Гугнинская: В блокадном Ленинграде погибли отец и брат

Чем дальше в историю уходит Великая Отечественная война, тем труднее нам представить, как ленинградцы смогли выдержать ужас жесточайшей девятисотдневной осады. Среди сотен тысяч блокадников была и Валентина Гугнинская из новоорского района Оренбургской области.

Отец Валентины Сергеевны перевез семью в Питер задолго до войны. Так получилось, что тринадцатилетняя девчонка волей судьбы осталась в осажденном городе с отцом и братом-инвалидом. В 1941 году старшие братья ушли добровольцами на фронт, замужняя сестра жила своей семьей, работала в ТАСС. Маму с сестрами успели эвакуировать. 

Оставшиеся в городе жители даже не предполагали, что им придется пережить. Первая блокадная зима выдалась суровой. Иссякли запасы топлива, прекратилась подача электроэнергии. В квартирах ставили буржуйки, топили мебелью. Вышел из строя водопровод, за водой приходилось ходить на Неву. И все-таки сильнее всех неудобств, сильнее холода был голод. Введенные с начала блокады по карточной системе нормы продовольствия стали снижаться. После пятого снижения рабочие получали по 250 граммов хлеба в сутки, все остальные — по 125 граммов, карточки на другие продукты почти не отоваривались. Хлеб был сырой, состоял, в основном, из примесей, но голодные ленинградцы и такому были рады. А чем мог помочь крохотный кусочек хлеба (вернее, подобия хлеба) изможденным людям?

— Отец умер первым, 19 декабря, — говорит Валентина Гугнинская. — Остались мы с братом вдвоем. Я еще как-то двигалась, а он, инвалид, и раньше еле ходивший на костылях, совсем не поднимался. Как могла, ухаживала за ним, старалась согреть, накормить. А чем? В городе к тому времени не осталось ни кошек, ни собак. Как это ни кощунственно звучит в наше время, их всех съели. Чтобы хоть немного поддержать брата, продлить его жизнь, пришлось пожертвовать нашей кошкой.

После дежурства на крыше, еле живая от усталости, голода и холода, шла девчушка домой, надеясь, что брат еще жив, подолгу сидела рядом с ним, держа его руку в своих ладонях. 

В январе брата не стало. На себе тащить труп в барак на берегу Невы, где «складировались» покойники, не было сил, а просто оставить на улице не смогла. Лишь через две недели, когда старшая сестра ненадолго отлучилась с работы и забежала домой, замотав труп в одеяло, уволокли его сестры в забитый до отказа барак.

А потом осиротевшая девочка попала в детский дом.

— Может быть, это меня и спасло, — продолжает свой горестный рассказ Валентина Сергеевна. — Как только открылась на Ладоге дорога жизни, меня вместе с другими ребятишками повезли по зыбкому льду на большую землю. Сначала привезли нас в город Тихвин, а потом в железнодорожных вагонах отправили в Костромскую область, в город Галич. До сих пор помню, как смотрели на нас — истощенных, изможденных — местные жители.

Валентина Сергеевна выжила. В 1950 году, закончив техникум, приехала в Оренбургскую область, совхоз «Таналыкский». Работала агрономом, вышла замуж, родила двоих дочерей. До самого выхода на пенсию, тридцать лет, проработала бухгалтером в совхозе «Вишневые горки» Гайского района. За свой труд удостоена звания «Ветеран труда». Сейчас живет в поселке Энергетике.

— После войны ездили мы с сестрой в Ленинград, — Валентина Сергеевна смахивает с глаз непрошеные слезинки. — Постояли у дверей своей квартиры — наш дом уцелел. Остаться там жить не смогли — слишком тяжело все вспоминать. Я и сейчас, по прошествии стольких лет, не забыла названия ленинградских улиц. Но жить там никогда не смогу.