Заказ, отбор или…
Поводом для этих заметок стало участие автора в дискуссии в рамках первого Регионального культурного форума. Главной темой обсуждения на одной из пяти площадок стал «социальный заказ» в искусстве.
Необходимо поблагодарить министерство культуры и все правительство области, за то, что Год культуры в Оренбуржье начался не с победных реляций и не с фестивалей, а с дискуссий.
Забегая вперед, скрепя сердце, можно констатировать, что дискуссии, по крайней мере, на нашей площадке, как таковой не получилось. Ни приглашенные ученые, ни члены и даже руководители творческих союзов не смогли четко сформулировать современное понимание предмета обсуждения. В результате все свелось к почти дежурным отчетам по нескольким творческим проектам, финансово поддержанных региональным министерством культуры.
К сожалению, последним в ряду выступавших стал доцент местного госпедуниверситета Игорь Савельзон, который и конкретизировал понятие «социальный заказ», но скорее в историческом плане. Почему «к сожалению»? Потому, что с этого надо было начинать.
А возможен ли заказ?
Из выступления Игоря Вильямовича следовало, что в нашей стране этот термин был впервые сформулирован в журнале «ЛеФ» (1923, № 1, март) в статье «Наша словесная работа» за подписями Владимира Маяковского и Осипа Брика. В частности, там говорилось: «Мы не жрецы–творцы, а мастера–исполнители социального заказа». В дальнейшем Маяковский особо подчеркивал, что это не приспособленчество и халтура и противопоставлял «социальный заказ» — «фактическому».
Советская практика показала, что в условиях тоталитарного государства эти понятия стали, выражаясь словами того же Маяковского, «близнецами-братьями». Да и как по-другому? Государственная идеология заменила общественную мысль. Нельзя сказать, что в этой парадигме не возникало прекрасных произведений, но их доля в общем потоке была неизмеримо мала. Позже мы вернемся к объяснению соотношения бездарных и талантливых произведений.
Сейчас для нас будут небезынтересны размышления современного критика. Вот что писал в 1999 году в журнале «Новое литературное обозрение» Владислав Кулаков о нашем недалёком прошлом. «Противостояние тоталитаризму создавало вокруг культуры огромное духовное напряжение… С исчезновением враждебного социума исчез общий очевидный контекст… Открылись все остальные, не связанные с искусством, пути самореализации — политика, бизнес, религия. Культурное пространство, объединяемое противостоянием духовному вакууму тоталитаризма, распалось. Интеллигентская аудитория, получив возможность зарабатывать, занялась в полную силу своим прямым делом и перестала следить за литературным процессом. Появились книги, но исчез читатель. Социальный статус писателя, тем более поэта, становится все более неопределенным».
Обратите внимание, что в приведенной цитате идет противопоставление наиболее «продвинутой» части общества тому же государству.
А что же теперь? Современные словари определяют социальный заказ, как «выполнение интеллектуальной работы, например, в области искусства, культуры, с учетом идеологической направленности официальной политики государства». Подчеркнем, государства, а не общества. А теперь задайтесь вопросом, как можно учесть то, чего в реальности нет? Я имею в виду идеологию.
Что случалось, то и будет случаться?
Весьма интересны размышления Николая Бердяева приведенные им в журнале «Путь» в статье «Литературное направление и «социальный заказ».
Начинает Бердяев с очевидного: «Писатель в советской России, прежде всего, хочет элементарной свободы творчества, он страдает от насилия, от принудительной организации литературы, даже коммунистический писатель хотел бы иметь больше свободы».
Но оценивая все буржуазные свободы, он будто пишет о нашей с вами современности, продолжая: «Отношения между писателем и читателем определяются, как рыночные, согласно принципам капиталистического общества. В последнее время происходит индустриализация литературы, которая захватывает и писателей, принадлежащих к элите. И эта индустриализация оказывается формой «социального заказа», соответствующей структуре современного общества. Унизительные категории популярности и успеха определяют отношения между писателем и обществом. Но писатель не несет никакой высшей социальной функции».
Калька с современной ситуации: хочешь зарабатывать – твори для большинства. И творят, и с лихвой выполняют свой социальный заказ для невзыскательной публики. Но это ли нужно государству и той части общества, которая ищет в искусстве не развлечений, а размышлений?
Что или как?
Мы будто уперлись в два тупика. Налево пойдешь – получишь советскую модель, в которой, в рамках социалистического реализма, создавались произведения, по большому счету, никому не нужные. Но их создание позволяло безбедно существовать людям искусства: писателям, художникам, композиторам. Направо пойдешь – получишь рыночные отношения между творцом и обществом, большинство которого о таком понятии как «высшая социальная функция» и слыхом не слыхивало, но с удовольствием слушает российский «шансон» и смотрит сериалы «про ментов и бандитов», а если и читает, то с одной целью – не думать. А сочиняют все это конъюнктурщики от искусства, выполняющие «фактический» заказ.
Значит ли это, что у власти тоже лишь два пути: пригвождать художника к кресту идеологии или умывать руки?
Если власть главным вопросом искусства считает ответ на вопрос Что, то да. Но ведь эстетический уровень любого произведения определяется ответом на другой вопрос – Как? Как минимум – талантливо или бездарно. Убрав вопросы содержания на второй план, а на первый — выведя уровень мастерства, мы сразу получим объективный критерий.
А судьи кто?
Опустимся с общеэстетических высот на местный уровень. Буду писать о том, с чем близко знаком, как литератор. Для меня совершенно очевидным является необходимость создания издательского экспертного совета при министерстве культуры и вот почему.
До сих пор на бюджетные или внебюджетные, но деньги, которыми распоряжается правительство Оренбургской области, издаются авторские книги, сборники, альманахи, которые не выдерживают элементарной критики со стороны вкуса, мастерства, да и тех же, государственных задач. Все зависит от того, кто, когда и как попросил деньги на издание. В результате появляются никому не нужные сборники детских примитивных произведений, например «Здравствуй, это Я», в которых графоманская молодежь поэтически переосмысливает изготовление кизяка, со всеми натуралистическими подробностями, но без малейшего представления о законах стихосложения. Я не шучу, читайте, к примеру, первый выпуск. А вот последний выпуск этого альманаха обошелся в заоблачную сумму – более 600 тысяч рублей и печатается почему-то в Калуге. Значит, деньги, виде налогов и зарплаты печатникам, мы подарили неблизкой области. Или в «Библиотечке семейного чтения» печатаются человеконенавистнические, антихристианские, суицидальные стихи юного дарования, но уже члена областной писательской организации. Где семейные ценности и где подобные вирши… Готов привести десяток примеров бездарного разбазаривания народных средств. Не просто привести, но и сделать их подробный анализ.
Дело — в другом. На мой взгляд, в состав экспертного совета должны войти авторитетные ученые, а не общественные деятели, журналисты и, тем более, члены двух писательских Союзов.
Печальный опыт премии им. Петра Рычкова – тому свидетельство. Сам не раз принимая участие в работе жюри этого конкурса, я не перестаю удивляться системой оценок. Только два примера.
Первый раз на конкурс была выставлена книга Вячеслава Моисеева «Репетиция апокалипсиса», напечатанная, приготовьтесь… в журнале «Континент». Да, в том самом, основанным в 1974 году в Париже Владимиром Максимовым. Среди постоянных авторов и членов его редколлегии, в которую входило четыре лауреата Нобелевской премии, были Андрей Сахаров, Александр Солженицын, Милован Джилас, Роберт Конквест, Генрих Бёлль, Эжен Ионеско, Иосиф Бродский, Чеслав Милош, Виктор Некрасов, Наум Коржавин — равно как и многие другие представители российской и мировой культуры. Общемировой авторитет этого издания не просто высок – запределен. Вот уж воистину журнал высшей социальной функции. Замечу, и христианской, и российской, и классической. Созданный для России и мира. И что? Думаете для местных журналистов, общественных деятелей, и писателей это что-то значит? Нет. В тот год премия досталась Александру Старых, собравшего под одной обложкой свои… газетные статьи из «Вечернего Оренбурга». Как не порадеть за «близкого человечка», тем более там про родную деревеньку, путанные и фактически неточные описания Иерусалима?
Пример номер два. В одном случае книгу стихотворений Ивана Малова даже не допустили до конкурса, через несколько лет, эти же стихи принесли Ивану Малову лауреатство указанного конкурса. Замечу, что основной состав жюри за это время практически не изменился.
Так, что в экспертный совет по книгоизданию должны войти люди, которые руководствуются не субъективными оценками: нравится — не нравится, а объективными: хорошо – плохо. Причем не при помощи примитивных школьных оценок, а, как минимум, с их обоснованием.
Обязательным условием отбора членов экспертного совета должен стать их определенный нонконформизм и независимость от авторитета или характеристики личности выдвинутых авторов. Тоже два примера из результатов «рычковского конкурса». Один из двух «главных отборщиков» произведений на конкурс — Павел Рыков, вышел из состава жюри на один год, получил премию и вернулся в его состав. А как вы думаете, могли бы по-другому поступить его коллеги по жюри. Другой «главный» — Владимир Никитин посетовал автору этих строк, что зря он-де добился отмены вручения премии «Дебют», поскольку на нее реально претендовала девушка-сирота. Да, простят меня читатели, но мне все равно, кто написал текст -авторитетнейший Павел Георгиевич или Богом обиженная сирота. Для меня главным является сам текст, кем бы он ни был написан.
Заказ, отбор или…
Вот мы и добрались до многоточия. На мой взгляд, спасение ситуации, пусть и не сиюминутное, в организации широкомасштабного культурного народного просвещения. Это не только социальный или государственный заказ, но и, поверьте, социальный запрос. Только это предмет отдельного разговора…