Раиса Молчанова: А нас тянуло на передовую…

– Ну чего ты плачешь? – медсестры гарнизонной поликлиники склонились над рыдающей коллегой. Ей едва исполнилось 18, как пришла повестка на фронт. – Я даже доучиться не успела, – всхлипывала девушка.

Раиса Молчанова, которой только предстояло справить 16-летие, удивлялась. Разгар войны, 1943 год, на фронте нужны медики… Как в это время можно думать о чем-то другом? Вместе с ровесницей и тезкой Раечкой она в тот же день отправилась в военкомат.

Р. Молчанова (справа) с подругой, 1947 год

Хрупкие девчата не выглядели старше своего возраста, но кто обращал на это внимание? На фронт срочно нужно было отправить 50 медработников. Так, накинув себе по два года, они оказались в военном эшелоне. Родители Раисы к тому времени умерли, воспитывала ее тетя. Но когда, узнав обо всем, рыдающая родственница ворвалась в военкомат и стала кричать, что племянница совсем еще ребенок, поезд успел тронуться.

– На распределение мы попали в Подмосковье, – рассказывает Раиса Константиновна. Сейчас ей 88. Часть событий уже стерлась из памяти, но многие из страшных дней войны до сих пор стоят перед глазами, словно лента кинохроники. – Медсестер набирали и в армейские, и во фронтовые госпитали, а нас, совсем юных и неопытных, тянуло на передовую. Подруга Раечка попала в разведку, а я – санинструктором в пехоту. Вскоре мы оказались на Воронежском фронте. Шло наступление. Раненых было много, едва успевали перевязывать. Мы наступали, а немцы не хотели сдавать свои позиции. Их снайперы положили немало наших бойцов. Один из них выстрелил и в меня, по счастливой случайности попал в руку. Пуля прошла навылет.

Раиса Константиновна приподнимает рукав блузки и показывает на всю жизнь оставшиеся шрамы. 

– Командир велел мне бежать в штаб, чтобы прислали кого-то на замену и выдали еще медикаментов, – продолжает она. – Нужно было пересечь поле со стогами сена. А снайперы не дремлют. Только я добралась до стога – «вжик»: пуля просвистела совсем рядом. Отдышалась, нужно двигаться дальше. Нырнула за следующий стог, и вновь свист пули в нескольких сантиметрах. Так продолжалось три или четыре раза. То ли с меткостью у снайпера было не очень, то ли пожалел меня, девчонку, уж и не знаю…

В госпитале она пролежала недолго. Раиса Константиновна вспоминает, как позже с Воронежского фронта дивизию перебросили на Степной, а после переформирования фронт стал называться Вторым Украинским. Довелось ей побывать на Курской дуге.

– Было очень страшно, – вспоминает фронтовичка. – Бои шли продолжительные. Мы двигались вперед, а за нами – следующая часть. Было ясно: немногим удастся уцелеть. Оказывать помощь раненым приходилось без передышки.

А скольким бойцам она, увы, уже была не нужна… С болью в голосе вспоминает наша собеседница дни форсирования Днепра.

– Ужас, который мы испытывали, не передать словами. Переплывали Днепр ночью на лодках и плотах, а берег с другой стороны высокий, на нем немцы. Они пускали в воздух ракеты, и все передвижения были хорошо видны. Стрельба из орудий не смолкала. Рядом лодки уходили под воду, люди с криками и стонами гибли на глазах. Смерть буквально витала в воздухе. Добравшись до берега, мы 18 дней провели в окопах. Провизия заканчивалась, но немцы пресекали всякую возможность доставить нам продовольствие. Рядом была вода, но и за ней могли выбраться только ночью. Нам все же удалось продвинуться вперед, обстрелы и бомбежки продолжались. Раненых перевяжем – и скорей тащим их в воронку: считалось, что снаряд не попадает в одно и то же место дважды. А бинтиком отмечаем, что здесь люди. Забирала их повозка, сами на станцию мы бы их всех физически не донесли.
После того, как на прорыв пошли основные части, нам был дан приказ возвращаться. А продвинулись мы немного дальше, впереди приток Днепра. Вода бурлит, будто в водопаде, а его нужно перейти, чтобы сесть в лодки. Наш комсорг там утонул. Я иду и чувствую: все, вот-вот захлебнусь. И вдруг над ухом громкий бас: «Ну что, сестричка, тонем?». Спасибо нашему пулеметчику, вытащил меня за шиворот из воды.

Участница войны припоминает, как красноармейцы брали одно белорусское село за другим. Ожесточенные бои шли за Миргород. После того, как советские войска взяли город, дивизии присвоили звание Миргородской. Соседние села переходили из рук в руки. То немцам, то советским солдатам приходилось отступать.

– Как-то, во время одного из переходов, слышу, кто-то кричит: «Рая!Рая!». Оказалось, это ребята из разведки. Они принесли печальную новость: орчанка Раечка погибла. 

В уголках глаз моей собеседницы появляются слезинки.

– До сих пор как вспомню, так плачу, – признается она. – Раечке еще бы жить да жить. 

И вновь наш разговор возвращается к военным событиям.

– Вот взяли мы одно село, – рассказывает Раиса Константиновна, – затем другое, подходим к третьему, а там немцы. Сразу начался обстрел. Раненых много. Мы среди сопок. Наши держат оборону, но никто не знает, сколько продержатся. И вдруг прямо на нас идут немецкие танки. Подъехали близко, стреляют в нас, хохочут. Никого бы в живых не оставили, если бы рядом не «заиграла» катюша. Все, кто мог, поползли за кустарник, а оттуда – врассыпную. Я пытаюсь встать, а не могу. Ранило меня в обе ноги, хоть сразу ничего и не почувствовала. Пока в сознании, кричу: «Командира мне, командира мне!» Ему требовалось сообщить, что нужно пополнение. Увидела нашего комсорга Сеню и отключилась. Меня куда-то понесли; когда приходила в сознание, почему-то думала, что к немцам, и очень сопротивлялась.

Ногу санинструктору прооперировали в полевом госпитале. Хотели ампутировать, но она не дала. О том, что во второй ноге осталась пуля, узнала только в 1954 году, пришлось ложиться на операцию.

В послевоенные годы Раиса Константиновна посвятила себя медицине, много лет работала в поликлинике ЮУЖД. Ежегодно в День Победы ее приглашают на встречу ветеранов ЮУЖД в Челябинск. Туда она мечтает поехать и в этом году, если здоровье позволит.