The National Interest: Как Россия и США докатились до политического обострения
Рейган был для меня образцом для подражания и источником вдохновения, когда я последние два года его президентского срока с гордостью работал в американском Конгрессе. Я серьезно воспринимал слова Рейгана и его предостережения. По моему мнению, Рональд Рейган набрал наибольший вес и авторитет, действуя в условиях распада Советского Союза, пишет на страницах The National Interest политик Курт Уэлдон.
Рейган вдохновил меня стать автором моего первого законопроекта в американском Конгрессе, который был принят единогласно в качестве поправки к Закону о национальной обороне. В нем подтверждалось, что СССР нарушает Договор об ограничении систем противоракетной обороны, ставший священным Граалем левых либералов. В основу Договора о ПРО легла теория взаимно гарантированного уничтожения, которой мы следовали на протяжении 30 лет.
Я помню, как группа в составе трех членов палаты представителей посетила РЛС под Красноярском, которая была построена в нарушение Договора о ПРО. Конгрессмены по своей наивности назвали данное нарушение мелким недосмотром, хотя советский генерал Николай Огарков позднее публично признал, что приказ о строительстве радиолокационной станции отдало Политбюро, напрямую нарушившее положения Договора о ПРО.
Если бы мы придерживались продиктованного здравым смыслом подхода Рейгана к России, мир сегодня был бы совсем иным. В отношениях с Россией требовалась такая же политика и дипломатия, как и в отношениях с Китаем, Ираном и любой другой проблемой международного масштаба — и строить ее надо было на принципах силы, последовательности и откровенности.
Но мы по какой-то причине этого не сделали. Поэтому сегодня, когда к власти пришла новая администрация во главе с политическими преемниками Рейгана, нам было бы нелишне оглянуться назад и посмотреть на 30 лет утраченных возможностей. В конце 1980-х и в 1990-х годах конгресс активно пытался подавать сильные, последовательные и откровенные сигналы распадавшемуся советскому государству и формировавшейся гордой российской нации. Мы поддерживали политику сдерживания на основе мощных вооруженных сил; мы последовательно разоблачали советские/российские действия и откровенно признавали те трудности, которые мешали нашим странам наладить долгосрочное мирное сотрудничество.
На мой взгляд, последующие администрации (как республиканские, так и демократические) просто не поняли этого. Когда распался Советский Союз, мы увидели новые возможности для налаживания стратегического сотрудничества. Однако Белый дом и Кремль так и не смогли отказаться от старого мировоззрения, произнося правильные слова, но не подтверждая их правильными решениями и действиями. Все мы были несказанно рады, когда к власти пришел Борис Ельцин как избранный лидер свободной России. Я хорошо помню его историческую речь в палате представителей. Но в своем поспешном стремлении поддержать Ельцина мы упустили из виду призывы Рейгана о последовательности и откровенности.
В конгрессе проходили слушания на тему российских нарушений соглашений о контроле вооружений; слушания о том, как Советы размещали военную технику и вооружения в стратегически важных местах в США и Европе, на что указывали доктор Кристофер Эндрюс (Christopher Andrews), руководитель архива КГБ, а также бывшие оперативные сотрудники этой организации Олег Гордиевский и Станислав Лунев; слушания о продолжающихся нарушениях прав человека, что подтверждали российские руководители Галина Старовойтова, Лев Рохлин и Александр Лебедь. Но в 1990-х годах администрация снова и снова отрицала действительность, показывая народу России, что мы не следуем призывам Рейгана к последовательности и откровенности. Когда в своем собственном доме в Санкт-Петербурге была убита Старовойтова, наш Госдепартамент не произнес ни слова.
Когда в своей московской квартире был застрелен мой друг генерал Лев Рохлин, наша администрация спокойно согласилась с нелепой историей ельцинского Кремля о том, что его застрелила помешавшаяся жена. И это несмотря на то, что десятки тысяч простых россиян вышли на демонстрации протеста, не побоявшись откровенно и открыто указать на известный факт: председателя думского комитета по делам ветеранов Рохлина убили в собственном доме, так как он осмелился поставить в неловкое положение лидера своей партии и президента Бориса Ельцина, потребовав справедливых льгот для ветеранов.
Когда генерал Лебедь, неоднократно посещавший США, рассказал в моем подкомитете о «неучтенных ядерных боеприпасах», а прославленный российский академик Алексей Яблоков поведал о том же самом на слушаниях, конгресс взял это себе на заметку и выразил негодование. А Белый дом попытался внести изменения в эту историю. Лебедь погиб при загадочном крушении вертолета — и произошло это как раз в тот момент, когда он уверенно шел к победе в борьбе за пост президента России.
Белый дом в основном игнорировал внутренние финансовые скандалы, происходившие в Москве при Ельцине, не желая ставить его в неловкое положение, хотя Государственная Дума была близка к тому, чтобы объявить ему импичмент. Средства массовой информации разных стран мира кричали о том, что американские и европейские банки занимаются нецелевым расходованием денежных средств, выделяемых на новые инфраструктурные проекты по всей России, из-за чего в США и за рубежом были начаты расследования.
Когда конгресс попытался расследовать эти обвинения, представители американского посольства в Москве солгали делегации конгресса в попытке сорвать ее встречу с российским генеральным прокурором Юрием Скуратовым. Он все-таки встретился с членами делегации, когда контакт был установлен напрямую через руководство российской Думы. В конечном итоге наше Министерство юстиции предъявило обвинения американским банковским руководителям в масштабном нецелевом расходовании российских финансовых средств.
Как и предлагал Рейган, конгресс провел серьезные и откровенные дискуссии со своими партнерами из Думы по Договору о ПРО и по самой системе противоракетной обороны. За несколько дней до проведения пленарного голосования по моему законопроекту, который предусматривал создание противоракетной обороны для Америки, я с коллегами из обеих партий отправился в Москву (гостями в составе нашей делегации были Рамсфелд, Вулси и Шнайдер), чтобы откровенно объяснить российским властям, что ПРО необходима для защиты наших граждан — точно так же, как созданное Советами несколькими годами ранее кольцо противоракетной обороны вокруг Москвы предназначалось для защиты советских граждан.
Наши полномочия в вопросах национальной ПРО предусматривали двустороннее сотрудничество с русскими, однако Белый дом попытался отменить финансирование единственной программы взаимодействия по противоракетной обороне под названием «Рамос». Председатель Госдумы Владимир Лукин (так в тексте, — прим. перев.) умолял меня возобновить финансирование этой программы, и при неизменной поддержке моего сенатского коллеги Карла Левина (Carl Levin) мы добились успеха в этом вопросе.
Члены конгресса резко критиковали Россию за ее глупые, а порой и опасные действия; однако в то же время мы активно продвигали двусторонние программы сотрудничества для укрепления дружбы между российским и американским народом, а также для создания организационных основ стабильности в России.
Представляя Соединенные Штаты на дискуссиях законодательных органов двух стран по вопросам окружающей среды, энергии и океанов, я старался убедить нового спикера палаты представителей Ньюта Гингрича (Newt Gingrich) и нового спикера Госдумы Ивана Рыбкина придать официальные полномочия двусторонним отношениям между Думой и конгрессом. В тот самый день, когда Рыбкин был приведен к присяге в новой должности, группа членов палаты представителей, куда входил я и в качестве сопредседателя мой хороший друг Стини Хойер (Steny Hoyer), постаралась укрепить эти двусторонние отношения. Десятки депутатов Государственной Думы регулярно посещали Соединенные Штаты (Грэм Аллисон (Graham Allison) и Высшая школа государственного управления им. Кеннеди при Гарвардском университете проводили ежегодный семинар для новых думских депутатов). Многочисленные члены палаты представителей и сената ездили в Москву, по всей России и постсоветскому пространству.
Мы считали, что если российские семьи получат возможность покупать дома, это будет способствовать формированию среднего класса и укреплению долгосрочной стабильности. К сожалению, в России отсутствовала система ипотеки, так как коммунизм запрещал частную собственность на жилье. Банкир и конгрессмен Чарльз Тейлор (Charles Taylor) вместе с филадельфийским юристом Джоном Галлахером (John Gallagher) и одним из лидеров Думы Валентином Цоем разработали смелую систему ипотечного кредитования по западному образцу «Наш дом Россия». Этот план публично поддержал спикер Думы коммунист Геннадий Селезнев, а подписи в его поддержку поставили лидеры всех российских регионов. Чарльз организовал одноразовое выделение средств для запуска этой программы, однако Белый дом перенаправил деньги на другие цели. Возмущенный такими действиями Белого дома, Чарльз самостоятельно профинансировал новую программу в Бревардском колледже по обучению молодых россиян ипотечному кредитованию и банковскому делу. При этом после процесса обучения все обучаемые должны были вернуться на работу в Россию.
В 1990-е годы мы снова и снова подавали неоднозначные сигналы, отказываясь признавать реальность и делая вид, что ситуация не такая, какой она была на самом деле. Я хорошо помню доклад ЦРУ, в котором описывалась незаконная деятельность Виктора Черномырдина, создавшего вместе с Гором Комиссию Гора-Черномырдина. Прочитав в докладе о своем коллеге и партнере, Гор, как сообщают СМИ, написал на обложке: «Дерьмо».
Поражает и другое. Когда Ельцин в 1996 году баллотировался на второй срок, а опросы общественного мнения показывали, что рейтинги у него катастрофически низки, и он наверняка проиграет, американские политтехнологи с прочными связями в высшем политическом руководстве США поселились в московском «Президент-Отеле», чтобы оттуда направлять Ельцина к победе.
Российский народ неглуп. Его беспокоили неуравновешенность Ельцина и его проблемы с алкоголем. Но одновременно россияне понимали: Америка хочет, чтобы Россией управлял «ее» человек. Так и получилось.
Отрицание реальности администрацией в 1990-е годы носило беспрецедентный характер. Менеджер ядерной программы по России Джей Стюарт (Jay Stewart) был уволен за то, что рассказал правду о наращивании ядерного потенциала России. Офицер военно-морской разведки Джек Дейли (Jack Daly) разрушил свою карьеру, когда потребовал, чтобы ему предоставили медицинское лечение после того, как его ослепило лазерным лучом с российского траулера в порту Сиэтла. Серьезно больного профессора Пенсильванского университета Эда Поупа (Ed Pope) незаконно задержали в Москве и посадили в тюрьму, а наше посольство, боясь скомпрометировать ельцинскую администрацию, почти ничего не сделало для его освобождения. А еще своих должностей лишились высокопоставленные аналитики из разведки Фред Флейц (Fred Fleitz) и Гордон Элерс (Gordon Oehlers), которые просто рассказали правду конгрессу о попытках администрации исказить и опровергнуть реальность в угоду политической стратегии ельцинских сторонников.
А знаменитый документ национальной разведки по изменениям политической ситуации NIE 95-19 (на тему новых ракетных угроз американской безопасности) был представлен конгрессу в таком политизированном виде, что директор ЦРУ Джон Дейч (John Deutch) был вынужден приносить свои извинения, а доклад пришлось переделывать (редчайший случай в американской истории), потому что конгресс создал двухпартийную комиссию Рамсфелда в целях независимой оценки новых угроз территории Соединенных Штатов.
Делая все возможное для того, чтобы сохранить Ельцина у власти, Клинтон/Блэр в конце 90-х начали бомбардировки Югославии с целью отстранения от власти Милошевича. Европа взорвалась из-за жалкого отсутствия успехов и из-за высокомерного отношения к России, которую лишили всякой роли в этих усилиях. Когда Ельцина в Москве подвергали импичменту, 11 членов конгресса собрались вместе с группой российских депутатов в Вене, намереваясь сделать то, чего не могли сделать ни американский, ни российский Белый дом — создать формулу двустороннего подхода к урегулированию балканской войны с участием России и к отстранению Милошевича от власти.
В то время как Белый дом целых 10 лет не желал видеть реальность, все отрицал и проводил политику умиротворения, конгресс стойко следовал рейгановским принципам в российско-американских отношениях, демонстрируя силу, последовательность и откровенность.
Приближалось новое десятилетие, и с появлением нового руководителя в лице Владимира Путина появились и новые надежды. Конгресс деятельно принялся за работу, особенно когда увидел, как Путин пытается наладить контакты с Бушем — еще до того, как Республиканская партия выдвинула его кандидатом в президенты.
В июле 2000 года мне позвонил спикер Государственной Думы и российский председатель инициативы «Дума-Конгресс» Борис Грызлов (он также возглавлял предвыборный штаб Путина). Он спросил, не могу ли я организовать приглашение путинской делегации на национальный съезд Республиканской партии. Путин хотел продемонстрировать свое стремление и высший приоритет: коренным образом изменить в лучшую сторону отношения между Россией и США.
Но Национальный комитет Республиканской партии остался глух к просьбам предоставить официальные полномочия представителю нового российского президента. Вместо этого он сам отобрал российских представителей, которые не обладали политическим весом и даже не находились у власти. В 2000 году съезд проходил в Филадельфии (мой родной город), и мы создали специальную деревню для делегатов в непосредственной близости от места его проведения. Там во время работы съезда должны были проживать 100 членов конгресса вместе с семьями. Я пригласил Грызлова и еще шестерых человек из его окружения присоединиться к нам на целую неделю. Грызлов, лидер Совета Федерации Миша Маргелов и группа телевизионщиков с российского Первого канала целую неделю жили рядом с членами конгресса и их семьями — вместе питались, вместе отдыхали и ежедневно сообщали российскому народу о том, что Путин хочет наладить новые российско-американские отношения.
Путин шел на риск, и я уверен, что сторонники жесткой линии в Москве предупреждали его, насколько глупо и наивно думать, будто Америка и Буш хотят нового и позитивного двустороннего сотрудничества. Мы же в конгрессе радовались, видя, как появляется новая возможность и новая надежда на двустороннее сотрудничество с Россией на основе рейгановской доктрины силы, последовательности и откровенности.
Необходимо помнить, что в тот момент Путин был новичком в политике, но обладал прочно укоренившимися чертами сотрудника КГБ. Ему очень нужны были политические наставления и партнерство с человеком и партией, которые, по его мнению, должны были прийти к власти в 2001 году. Возможности здесь были колоссальные, потому что в российской экономике наблюдался застой, и она сталкивалась с многочисленными трудностями.
Мы в конгрессе были в приподнятом настроении и хотели поддержать двух новых руководителей, которые могли по-настоящему «изменить мир». Будучи республиканцем, я активно агитировал за Буша и испытывал глубокое волнение от того, что в российско-американских отношениях и в мировой стабильности может наступить новая эпоха.
Путин подключился немедленно — и вскоре за ним последовал Буш. Произошло это на саммитах, которые прошли в Америке и России. Путин сделал немыслимое: он стал первым мировым лидером, позвонившим Бушу после терактов 11 сентября. Его предложение лишило воинов холодной войны дара речи. Этот бывший офицер КГБ выразил нам безоговорочную поддержку и предложил помощь — в предоставлении разведывательной информации, российских объектов и бывших советских военных баз, чтобы нам было легче вести борьбу с организаторами террористических нападений 11 сентября. Меня это поразило особенно, потому что я побывал на передовых базах наших войск в Узбекистане и на старой советской военной базе в Грузии.
Помню, как я обратился в Госдепартамент с просьбой предоставить список всех двусторонних программ между США и Россией за последние 30 лет, в том числе, в советское время. К моему огорчению и удивлению, у Госдепартамента не оказалось такого списка. Поэтому мы в конгрессе делали то же самое, что и в предыдущие 13 лет.
Мы сформировали группу в составе самых авторитетных американских и российских экспертов, и поставили ей задачу провести инвентаризацию российско-американских инициатив в 11 ключевых областях, включая сельское хозяйство, энергетику, охрану окружающей среды, здравоохранение, образование, природные ресурсы и т.д. Среди этих экспертов были такие люди как Сэм Нанн (Sam Nunn), Дик Лугар (Dick Lugar), Грэм Аллисон, Брюс Уэйнрод (Bruce Weinrod), Свен Крамер (Sven Kramer), Леон Арон (Leon Aron), Ариэль Коэн (Ariel Cohen). К работе были привлечены и некоторые организации, в том числе, Фонд Карнеги, Совет по международным отношениям, Джеймстаунский фонд, Аспенский институт, Институт Евразии, Международный институт сотрудничества Восток-Запад и Центр Вудро Вильсона.
За два месяца мы составили всеобъемлющий список на восьми страницах, куда вошли более 100 неправительственных и прочих организаций, занимающихся сотрудничеством между США и России в одной и более из этих 11 ключевых областей. На основе данного списка наша рабочая группа подготовила 48-страничный документ, включив в него 100 с лишним рекомендаций по реализации новых и расширению старых программ, сближающих народы США и России. На их осуществление не нужны были крупные государственные ассигнования, а нужна была лишь активная поддержка со стороны Белого дома. Этот документ, озаглавленный «Новое время — новое начало», был разработан и издан на частные деньги. Ни цента государственных средств на него не ушло. В то же время, наши российские коллеги проанализировали ситуацию и создали свой собственный документ на русском языке.
За неделю до первой встречи Буша и Путина в Техасе я выступил в сенате с призывом поддержать наш документ. Сенат в то время контролировали демократы, и в первый день я получил лишь три подписи в поддержку — от председателя Джо Байдена, высокопоставленного республиканца Дика Лугара и председателя Карла Левина. В палате представителей меня поддержало подавляющее большинство от обеих партий. Всего за два дня свои подписи в поддержку поставила почти треть состава палаты, в том числе, Дик Арми (Dick Armey), Генри Хайд (Henry Hyde), Джек Мерта (Jack Murtha), Эллен Таушер (Ellen Tauscher), Крис Кокс (Chris Cox), Деннис Кусинич (Dennis Kucinich), Джон Спрэтт (John Spratt), а также нынешние члены палаты представителей и сената, такие как Берни Сандерс, Майк Пенс (Mike Pence), Мак Торнберри (Mac Thornberry), Роджер Уикер (Roger Wicker), Джон Тьюн (John Thune), Фред Аптон (Fred Upton), Эд Ройс (Ed Royce), Шелли Мур Кэпито (Shelley Moore Capito), Боб Гудлатт (Bob Goodlatte), Марси Каптур (Marcy Kaptur), Олси Хастинг (Alcie Hastings), Эд Марки (Ed Markey), Сэм Фарр (Sam Farr), Сьюзан Дэвис (Susan Davis), Джон Ларсон (John Larson), Дэнни Дэвис (Danny Davis), Фрэнк Пэллоун (Frank Pallone) и прочие.
В Москве в поддержку документа выступило подавляющее большинство российского руководства. Со своими резолюциями выступила Государственная Дума, Совет Федерации, а Российская академия общественных наук поддержала его единогласно. Я хорошо запомнил это голосование, прошедшее после многочисленных вопросов, которые задавали мне бывший советский министр иностранных дел Александр Бессмертных и многолетний лидер коммунистической партии Геннадий Зюганов.
Мы выступили с сильным заявлением о том, что законодательные органы и лидеры обеих стран готовы к содержательным переменам. Но для таких перемен требовалась решительная и существенная поддержка со стороны Белого дома и администрации. Путина и Россию настолько увлекла возможность нового сотрудничества между двумя странами, что представитель президента в Государственной Думе и Совете Федерации Александр Котенков предложил двустороннюю инициативу второго уровня для реализации общего стратегического плана. Мы связались с Котенковым, чтобы создать новую платформу. Я свел его с прокурором округа Колумбия Чарльзом Питерсоном (Charles Peterson), и мы вместе принялись за разработку приемлемой рабочей модели.
Чтобы проверить искренность намерений и обоснованность инициативы Путина-Котенкова, а также возможность достижения желаемого результата, я поставил перед группой Котенкова три вопроса. Наша первая просьба заключалась в том, чтобы организовать встречу на Лубянке в кабинете грозного первого директора КГБ Феликса Дзержинского. Когда нас уведомили, что такая встреча на Лубянке может быть организована, чиновники из Госдепартамента посмеялись над моими сотрудниками.
Во время очередного визита нашей делегации в Москву ко мне в гостиницу приехал наш посол и спросил, сможет ли он принять участие во встрече на Лубянке, о которой его проинформировали. На следующий день он заехал за мной, и наша делегация отправилась на Лубянку в кабинет директора ФСБ. Состоявшаяся там встреча была весьма содержательной. Нам было сказано, что если мы будем следовать предложенному Котенковым процессу, на который дал согласие прокурор Питерсон, США получат ответы на все вопросы безопасности. Первое испытание группа Котенкова прошла.
Наша вторая просьба состояла в том, чтобы посетить совершенно секретный российский объект (по нашему выбору), занимающийся химическим, биологическим или ядерным оружием и технологиями его производства. Наша делегация получила разрешение на посещение десятков российских химических и биологических объектов. Но посовещавшись с руководством американской разведки, мы попросили разрешения побывать на самом засекреченном подземном ядерном объекте в закрытом городе Железногорске на реке Енисей, где в советские времена было создано три крупных реактора по производству плутония, а также крупное хранилище для оружейного плутония.
В соответствии с заявкой, наша делегация в составе пяти членов конгресса и двух его сотрудников (один из управления военно-морских исследований) вылетела из Москвы в Железногорск, где встретилась с городским руководством. Нас провели по подземному объекту внутри горы и подробно проинформировали о реакторах (два из них были остановлены по условиям соглашения с США). Нам также показали огромное подземное хранилище оружейного плутония. Российские хозяева умоляли США помочь в обеспечении безопасности комплекса хранения. Вторая просьба тоже была исполнена.
Третья просьба стала результатом моего разговора с начальником Управления противоракетной обороны генералом Роном Кадишем (Ron Kadish). Генерал Кадиш рассказал мне, что он намерен положить конец российско-американскому сотрудничеству в вопросах ПРО — отчасти из-за того, что не может добиться встречи со своим российским коллегой. Я предложил Кадишу направить представителя из его ведомства в Москву вместе с делегацией конгресса, чтобы там организовать его встречу с Котенковым — что он и сделал. В кабинете Котенкова в российском Белом доме начальник Генерального штаба Балуевский пообещал всяческое содействие в налаживании сотрудничества с нашим Управлением противоракетной обороны, а потом подписал с этим ведомством совместный документ — который американская сторона в итоге отвергла. Я сохранил копию этого документа.
Троекратно убедившись в серьезности российских намерений, я обратился к двум надежным представителям американского руководства, которые могли обеспечить двухпартийное руководство этой новой инициативой, основанной на нашем документе «Новое время — новое начало». Будучи основателем и председателем Национального кокуса пожарных, охватывающего один миллион человек из служб экстренного реагирования, я был знаком и работал с директорами Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям США Джо Албо (Joe Albaugh) (администрация Буша) и Джеймсом Ли Виттом (James Lee Witt) (администрация Клинтон). В ходе бесед со мной оба проявили интерес к тому, чтобы совместно возглавить новую двустороннюю инициативу. Многие люди, в том числе, и я, стали свидетелями всех этих действий и усилий, а также имеют на руках дополнительную подтверждающую документацию. По неизвестным мне причинам наши усилия были проигнорированы, а все возможности утрачены.
Путин взял на себя роль лидера и сделал то, чего от него мало кто ожидал. К сожалению, американская администрация не сделала ничего. Будучи новичком в политике, бросившим вызов сторонникам жесткой линии, Путин нуждался в каких-то «победах», каких-то свидетельствах успеха в создании новых российско-американских отношений. Но он этого не получил.
Я хорошо помню разговор с Джорджем Бушем на борту президентского самолета. Вызвав меня к себе в кабинет, президент начал задавать мне вопросы о российско-американских отношениях. Я откровенно рассказал ему, что на мой взгляд, мы теряем Путина и Россию как нашего партнера. Президент попросил меня говорить конкретнее и привести пример. Я сразу напомнил ему о поправке Джексона-Вэника, представлявшей собой серию торговых ограничений, введенных конгрессом в поддержку советских евреев в СССР.
Будучи активным сторонником Национальной конференции советского еврейства, я рассказал президенту, что еврейские организации округа Колумбия поддержали идею отмены таких ограничений для России (и для Украины). На то время это был чисто символический жест, однако для России он имел большое значение. Президент перебил меня и высказался за отмену поправки Джексона-Вэника, напомнив, что для этого требуется законодательная инициатива конгресса. Президент пришел в замешательство, когда я объяснил, что председатель бюджетного комитета Билл Томас (Bill Thomas) не стал предпринимать никаких шагов в этом направлении, потому что президентский аппарат в устной форме высказался против таких мер. Томас признал это на заседании комитета палаты представителей (членом которого я являлся) по отбору председателей комитетов для нашей республиканской конференции.
История (и мои архивы) показывают, что Путин в 2000-е годы предпринимал беспрецедентные попытки по завязыванию дружественных отношений с администрацией США — однако все они были отвергнуты. Когда глава «Рособоронэкспорта» Сергей Чемезов приехал в Вашингтон и предложил новую двустороннюю российско-американскую инициативу, предусматривающую проведение консультаций всякий раз, когда кто-то из наших врагов попытается закупать оружие в России, мы отвернулись прочь. Я присутствовал на встречах с Чемезовым в Госдепартаменте и Пентагоне. Когда я покидал конгресс, один эксперт по России из Совета национальной безопасности, которому в последний момент было отказано во встрече с Чемезовым, высказал мнение о том, что такое нежелание идти навстречу было ошибкой.
Когда хорошо известного академика и руководителя Курчатовского института Евгения Велихова направили в Вашингтон с предложением создать новую российско-американскую комиссию по надзору за всем предназначенным для Ирана ядерным топливом, мы снова ответили отказом. Велихов знал, что меня возмутило российское решение создать АЭС в Бушере, и свое предложение о создании комиссии по надзору он отстаивал лично перед Путиным. Прошлым летом он подтвердил это в интервью.
Как и при администрации Клинтона, когда нам что-то было нужно, ситуация быстро менялась. Когда главу «Рособоронэкспорта» впервые внесли в черный список на вполне законных основаниях, возник один любопытный момент. Его имя убрали из этого списка, когда американской авиастроительной компании понадобился российский титан (Чемезов ведал его поставками). Компания взяла к себе на работу бывшего сотрудника Госдепартамента, черный список подправили, и она приобрела необходимый ей титан. Русские в очередной раз убедились в двуличии американской политики и процесса принятия решений.
В наших основательных требованиях о соблюдении прав человека были аналогичные противоречия. 20-летний российский студент Александр Кашин получил паралич четырех конечностей, когда в бок его машины врезался автомобиль сотрудника американского посольства Дугласа Кента (Douglas Kent). Поскольку у Кашина были родственники в Филадельфии, местный прокурор Джон Галлахер (John Gallagher) взялся вести это дело на безвозмездной основе. Но он потребовал лишь средства на лечение и реабилитацию Кашина — и ни цента за боль и страдания! Белый дом снял с себя всякую ответственность, проигнорировав основополагающее право Кашина на жизнь.
Когда Путин осознал, что тех новых двусторонних отношений, которые он хотел выстроить с США, не получится, он разработал стратегию по возрождению российской мощи. Но на сей раз первый этап предусматривал не военные средства, а обеспечение энергетического господства. Мы в конгрессе предупреждали Белый дом о происходящем в 2003, 2004 и 2005 годах, однако наши лидеры закрыли на это глаза, и такое энергетическое господство Россией было достигнуто. Бывшие советские республики и страны ЕС одна за другой начинали все больше зависеть от российских энергоресурсов. Так сформировалось и укрепилось сегодняшнее энергетическое господство Путина и России.
Поймите меня правильно: я поддерживаю далеко не все решения, принятые Путиным во многих областях. Я точно так же не поддерживал некомпетентные и опасные решения российских руководителей в 1990-е и 2000-е годы. Я на всем протяжении своей карьеры в государственных органах власти поддерживал Украину, и меня оскорбили и возмутили российские действия против Киева и народа этой страны. Но я четко помню, как Белый дом отказался от активной поддержки лидера оранжевой революции Виктора Ющенко, когда он вместе с Юлией Тимошенко начал на Украине новую эпоху.
Многие конгрессмены, выступавшие за укрепление связей между Радой и конгрессом, были опечалены снижением народной поддержки Ющенко на Украине. После распада Советского Союза в отношении этой страны не сразу отменили действие поправки Джексона-Вэника, в отличие от 13 остальных бывших советских республик. Украина и ее лидеры были настолько обескуражены отсутствием нашей поддержки и нашим бездействием, что президент Петр Порошенко назвал «ошибкой» решение Киева от 1994 года отказаться от ядерного оружия, заявив, что это подает негативный сигнал странам всего мира.
Насколько же это досадно, когда лидер одного из наших верных союзников, оказавшегося в сложном положении, почувствовал необходимость публично выразить сожаление по поводу отказа от ядерного оружия по просьбе США! Я 20 лет проработал в конгрессе, и конечно, я могу быть необъективен и пристрастен в оценках этого института власти. Я лично видел, как работают обе партии в конгрессе, призывая СССР и Россию к ответу за их глупость и нарушения условий наших взаимоотношений и своих международных обязательств.
Я неоднократно становился свидетелем того, как палата представителей и сенат претворяют в жизнь рейгановскую доктрину силы, последовательности и откровенности в отношениях с СССР и Россией. Не могу сказать, что американские администрации за последние 30 лет поступали так же.Но я вечный оптимист. Я приветствую новое руководство в лице избранного президента Дональда Трампа и госсекретаря Рекса Тиллерсона. Не нужно быть семи пядей во лбу, дабы понять, что добыча и распределение энергоресурсов оказывают и будут оказывать огромное воздействие на международную безопасность. Иран, Сирия, Китай, Северная Корея, Ливия и все прочие горячие точки находятся под влиянием энергетических проблем. Я абсолютно убежден, что мы наконец добьемся той цели, которой 17 лет назад пытался достичь Путин (и американский конгресс), и наладим рабочие отношения и сотрудничество с Россией.
Это будет нелегко, потому что Россия сегодня другая, Путин изменился, а мир стал намного сложнее и опаснее. Но построить такие новые отношения все равно можно. Рейгановские слова — сила, последовательность, откровенность — как никогда уместны в отношениях с Москвой, Пекином, Тегераном и Пхеньяном. И конгресс должен снова сыграть ведущую роль в поддержке этой новой повестки, а также нашего нового президента.
Мы знаем, как дошли до сегодняшнего состояния, и пора нам всем вместе — демократам и республиканцам, членам палаты представителей и сенаторам, а также простым гражданам — объединить усилия для создания новых отношений. На это рассчитывает наш народ, наши дети и наш мир, считая, что это может сделать наш новый президент.
