Stratfor: Россия не страдает от санкций и антиамериканизма

ИНОСМИ приводит перевод статьи американского автора Джея Огилви, посетившего Россию и констатировавшего миролюбивое отношение россиян в отношении США.

В американском футболе «цветной комментарий» невозможен, если второй комментатор не будет подробно описывать происходящее на поле — с точными терминами и цифрами. Точно так же и мы, авторы Global Affairs, одновременно опираемся на беспристрастный объективный анализ, которого читатели привыкли ожидать от прочих проектов Stratfor, и отталкиваемся от него.

Как писал недавно главный редактор Stratfor Дэвид Джадсон (David Judson), в ближайшие месяцы мы собираемся расширять Global Affairs. Мы хотим сделать наш пул внешних авторов разнообразнее и необычнее. Добавлю, что хотя мы не ограничиваемся либерально-консервативным спектром, взгляды авторов все же будут иметь значение. Мы будем добиваться определенного баланса. Это, разумеется, не означает поиск некоей строгой середины между правым и левым (тем более, что многие в нее просто не верят). Вместо этого мы будем переносить вес то на одну ногу, то на другую и так — правой, левой, правой, левой — будем шагать к сбалансированному и честному подходу.

Итак, в этой колонке я хочу предложить вашему вниманию свои впечатления от последней поездки в Россию. Сразу предупреждаю: они противоречат большей части того, что вы, вероятно, читали в прессе.

Я не специалист по России. Я не говорю и не читаю по-русски. Однако с 1980 года я вхожу в небольшую группу людей, занимающихся так называемой гражданской дипломатией. Один из нас, в то время работавший в Госдепартаменте, придумал выражение «второй путь дипломатии». Когда на первом пути — то есть в профессиональной дипломатии высокого уровня — дела заходят в тупик, имеет смысл устраивать встречи банкиров с банкирами, учителей с учителями, психологов с психологами. Это помогает людям прорваться сквозь враждебность и предубеждения и понять друг друга. Беседы обычных граждан с обычными гражданами из страны предполагаемого противника позволяют понять, что мы все одинаково надеваем штаны сначала на одну ногу, потом на другую, и что ядерное оружие — не лучшее расчетное средство.

Поэтому мы создали организацию под названием «Второй путь: Институт гражданской дипломатии» (Track Two: An Institute for Citizen Diplomacy). На нашем счету такие инициативы, как создание психологической библиотеке в Москве, художественный конкурс с выставками в Сан-Франциско и Владивостоке, и Международное общество исследователей космоса, в котором российские космонавты и американские астронавты впервые смогли встретиться и положить начало плодотворному сотрудничеству, продолжающемуся и по сей день.

В свое время наша крошечная организация спонсировала первый визит Бориса Ельцина в Соединенные Штаты. В хьюстонском супермаркете, перед полками с множеством сортов горчицы, наш гость внезапно осознал, чего лишился его народ из-за 70-летнего правления коммунистов. «Всю жизнь мне врали», — плакал он. Вернувшись в Россию, Ельцин вышел из Коммунистической партии. В августе 1991 года, во время неудачного путча, он поднялся на танк, и дальнейшее, как говорится, известно. В связи со всем этим меня вместе с еще пятью людьми из нашей группы недавно пригласили посетить Президентский центр и музей Бориса Ельцина. На прошлой неделе мы вернулись из этой поездки.

Я впервые побывал в России в 1983 году, задолго до конца холодной войны. Второй раз я там был в 1986 году, в третий — в 1991 году, всего за неделю до провалившегося переворота, а в четвертый — в 2005 году, когда, по поручению американского правительства, провел за 10 дней 28 интервью с влиятельными россиянами.

По итогам первой поездки — в Москву и в Тбилиси — мне запомнилось сочетание гостеприимства с внешним убожеством. По контрасту с царящим в городе запустением меня особенно впечатлила красота некоторых станций московского метрополитена. Я даже заявил русским знакомым, что теперь понимаю, в чем разница между капитализмом и коммунизмом — «мы в капиталистических странах строим из мрамора банки, а вы общественную подземку».

Хотя я много слышал о безбожном коммунизме, меня поразила и тронула православная литургия в тбилисском соборе. Высокие теноры взмывали вверх, гулкий бас грохотал, помещение заполнял запах благовоний. Такого я совсем не ожидал. Кругом толпились люди в уличной одежде, неформальная обстановка резко контрастировала с чопорными порядками епископальной церкви. Впрочем, я не мог не заметить иерархичность этого якобы бесклассового общества. Помимо церковного пения мне запомнился звук сирен, оповещавших, что длинные «Лады» (так в тексте — прим. пер.) опять везут по пустым улицам Москвы членов Политбюро. «Наши конгрессмены и сенаторы намного скромнее», — скептически заметил я тогда.

Во время своей второй поездки, в 1986 году я видел первые проблески гласности и перестройки. Мне хотелось написать об этом статью под заголовком «Из России с надеждой», но меня отговорил покойный Павел Познер, брат Владимира Познера, позднее ведшего в Америке телепередачу вместе с Филом Донахью (Phil Donahue), а потом ставшего одним из ведущих обозревателей на российском Первом канале. Пока мы с Павлом летели в Париж, он убедил меня, что мои надежды преждевременны. Но он был неправ.

В 1989 году рухнула Берлинская стена, и во время моего третьего визита в Россию — в 1991 году — меня впечатлили новые супермаркеты. Ушли в прошлое длинные очереди, в которых люди ждали возможности купить продукты, «выброшенные» в магазин в этот день. Исчезло — хотя и не полностью — запустение. Приватизация заполнила некогда пустовавшие прилавки потребительскими товарами. Однако будем честны: в целом эта приватизация в стиле Джеффри Сакса (Jeffrey Sachs)— точнее та жесткая ее модель, которая вроде бы успешно сработала в Польше, — оказалась для России катастрофой. Немногие избранные — вскоре их назовут олигархами — заполучили огромные богатства, зато пенсии крестьян сожрала инфляция.

В 2005 году, в ходе моей четвертой поездки, главной идеей большей части из проведенных мной 28 интервью было: «К прошлому мы больше не вернемся. Нам не нужна система, в которой мы будем притворяться, что работаем, а они будут притворяться, что нам платят, и в которой все равны — то есть одинаково бедны. Мы ценим свободу, капитализм и демократию, но хотим идти к ним своим путем. Вы, американцы, слишком высокомерны. Не мешайте нам!»

Послушались ли мы их? Нет. Несмотря на словесные гарантии того, что НАТО не придвинется к границам России, данные Рональдом Рейганом Михаилу Горбачеву на переговорах в Рейкьявике, блок под американским руководством сделал именно это. Достаточно вспомнить утечку о деятельности Виктории Нуланд (Victoria Nuland) перед украинским переворотом 2014 года.

Второй важный фактор, о котором мне многие говорили в 2005 году, — это раскол российской экономики на два сектора. К первому принадлежат добывающие отрасли — в первую очередь, добыча нефти. Экспорт этой нефти приносит огромные прибыли, обогащающие власти и военных, но не народ. Второй сектор — сектор потребительских товаров — категорически недостаточно капитализирован. Хотя мои собеседники хотели бы, чтобы второй сектор субсидировали на доходы от первого, они были настроены пессимистически. Правительственные и военные круги развитие российской потребительской экономики беспокоило слишком мало.

Итак, какое же впечатление от России у меня сложилось по итогам моей последней поездки? Выглядит ли она страной, страдающей от санкций? До некоторой степени, но не сильно. А страной, собирающейся завоевывать Запад? Абсолютно нет. Напротив, я видел праздники. Я видел благосостояние. Я видел улицы, полные свободных, расковано ведущих себя людей. Об этом говорили их осанка, походка, взгляд, одежда!

«Да, но это же Москва, где сконцентрировано все богатство, а остальная Россия ведь по-прежнему живет в XII веке», — могут мне возразить.

Возражу: я провел неделю в Екатеринбурге, четвертом по величине российском городе, расположенном за два часовых пояса от Москвы, на краю Сибири — и за всю свою жизнь я редко видел столько строительных кранов, как там. Екатеринбургский «Ельцин Центр» — архитектурное чудо. Мэр города как будто сошел с экрана кино. Это долговязый (его рост — 6 футов 5 дюймов) 54-летний любитель пробежек, яркий и обаятельный. Начинал он карьеру как поэт.

Если оставить в стороне множество мелких приятных черточек, восторги по поводу старой и новой архитектуры и интерес местной экзотике, нужно упомянуть два общих момента. Первый связан с двумя секторами экономики, о которых мне говорили в 2005 году. Санкции подтолкнули Россию капитализировать свою потребительскую экономику с помощью импортозамещения. Это давно было необходимо сделать, но до санкций не получалось. Из-за трудностей с импортом многих потребительских товаров русские учатся производить эти товары самостоятельно — и уже многого добились. Изобилие природных ресурсов, изобретательность и высокообразованная рабочая сила способствуют их успехам.

Второй относится к часто встречающемуся сравнению российского пути к модернизации с китайским. Китай провел экономические реформы до политических, а Россия — политические реформы до экономических. До сих пор — особенно в 1990-х годах, в период неуклюжей российской приватизации, которую направляли американцы, — китайским путь казался намного более удачным. Однако теперь, когда трения с Западом, вызванные аннексией Крыма, усилили позиции российского авторитарного лидера Владимира Путина, в России возник новый вид автократического капитализма, способный соперничать с автократическим капитализмом Китая. Русские идут своим путем и, по моим наблюдениям, добиваются впечатляющих результатов.

Разумеется, в России далеко не все прекрасно. Достаточно вспомнить допинговый скандал, который не позволил части российской сборной участвовать в Олимпиаде в Рио и укрепил стандартный голливудский образ коварных русских злодеев. Нельзя также забывать об ограниченной Путиным свободе прессы. Недавно власти объявили последнюю независимую социологическую службу — «Левада-центр» — врагом государства. Попадание в «список», вероятно, в итоге ее погубит.

Некоторых предпринимателей и часть интеллигенции благоустройство Москвы не слишком радует. По их мнению, в обмен на «хлеб и зрелища» стране приходится мириться с кумовским капитализмом и с несвободой прессы — а это слишком высокая цена. С другой стороны, практически все мои собеседники были недовольны антироссийским уклоном американской журналистики.

И последнее: сталкивались ли я и мои попутчики хоть с тенью антиамериканизма? Нет. Абсолютно.